Большая народная беда разразилась над миром. Идет война. Каждый день, каждый час, каждую минуту кто-то гибнет на этой войне, становятся вдовами жены, сиротеют дети.
В стремительной опасности находился в первые дни войны Владимир Ильич. Война застала его на территории Австро-Венгрии, в деревне Поронино. По ложному доносу он был арестован австрийской полицией как агент царской России. В условиях военного времени ему угрожала смертная казнь.
Сестры решили не говорить об этом матери и крепились изо всех сил, не показывали виду.
Мария Александровна узнала сама из газет...
А вскоре царская Россия предприняла наступление против австро-венгерской армии, и Владимиру Ильичу грозила опасность стать пленником царской армии. Это означало верную гибель...
Но мать выдержала испытание этих двенадцати страшных дней.
Теперь Владимир Ильич в Швейцарии, в безопасности. А сердце матери щемит и болит за всех сыновей, что отправляются каждый день на эту бойню. Против войны восстали все ее дети: и Володя, и Аня, и Митя, и Маняша. Если бы ей было не восемьдесят лет, она, мать, тоже сумела бы сказать свое гневное слово против войны. Но иссякают силы. Годы дают себя знать.
Мать вкладывает свои думы в музыку. Чем она еще может поддержать своих дочерей?
А в соседней комнате Анна Ильинична и Мария Ильинична заняты важным делом. Они сидят и свертывают серые листки в маленькие тугие комочки, засовывают их в спичечные коробки. Эти большевистские листовки расскажут рабочим, крестьянам, солдатам и их женам, во имя чьих интересов ведется эта грабительская война. Газета "Правда" разгромлена царской полицией. Но партия ни на один день, ни на один час не теряет связи с народом. Растет горка коробок на столе. В них слова жгучей правды.
- Это для железнодорожных мастерских, - говорит Мария Ильинична и отодвигает груду коробок в сторону. - Теперь ты готовь для чугунолитейного завода, а я разберу и расшифрую почту, напишу письмо Володе.
Как хорошо спорится работа под музыку, какую силу и бодрость она вселяет!
...Звучит вступление к "Патетической" сонате Бетховена. Гневный голос человека, уверенного в своей правоте, уверенного в своей силе, пламенеет, крепнет. Мудрый голос оратора захватывает слушателей, зажигает их сердца.
В мелодию врывается стук, требовательный, грубый... Как хорошо знает мать этот стук в ночи! Он никогда не предвещал ничего хорошего. Свои, товарищи, стучат тихо, стучат условно в окно.
Встревоженное лицо Марии Ильиничны выглянуло из комнаты. Мать шепчет:
- Уничтожайте что можно, я их задержу.
На полуслове обрывается голос оратора в сонате, тонет в гуле гневных голосов, рушится как лавина, бушует как пламя большого пожара.
Мария Александровна откинула крышку пианино... Гул гнева растет и ширится. Синие жилки вздулись на руках. Пот мелким бисером покрыл лоб. Руки матери заряжают великой энергией каждую струну. Никогда еще это старое пианино с прожженной самоварными углями крышкой не пело так сильно.
Дом содрогается от грубого стука сапог в дверь.
Пот заливает лицо матери.
Гудит от никогда не переживаемого торжества маленькое пианино, чутко отзывается каждая струна на пальцы матери, звучит ее гневом, протестом ее сердца.
Входная дощатая дверь сорвана с петель. Теперь уже стучат в комнату.
А пианино поет торжественно, мощно; кажется, в доме поют все вещи и стены. Но вот руки, обессиленные, никнут. Мать вытирает платком лицо, идет открывать дверь.
- Кто там? - спрашивает спокойно, словно только что поднялась с постели.
- Открывайте! Ишь, разыгралась! Скорей! Не то высадим и эту дверь.
Мария Александровна откидывает крючок.
Пристав и пятеро полицейских врываются в комнату, словно в осажденную крепость.
- Почему не отпирали?
- Увлеклась игрой, не слышала вашего стука.
- Нам Марию Ульянову, - потрясает пристав бумагой.
Только на секунду задумалась мать.
- Я Мария Ульянова, - отвечает она, и в голосе слышится еле скрываемая радость.
Пристав озадаченно смотрит на маленькую старушку с белой головой.
- Паспорт!
- Сию минуту. Сию минуту. - Мария Александровна выдвигает один за другим ящики комода, достает ридикюль, роется в нем.
- Ну, чего там шаришь? Подавай паспорт! - торопит пристав.
- Я прошу с вдовой действительного статского советника обращаться на "вы", - строго предупреждает Мария Александровна.
Пристав поднес паспорт к лампе, внимательно его просматривает.
- Гм... да... Мария Ульянова... Восемидесятый год... Вдова действительного статского советника. Это ваша комната?
- Да, я живу в этой комнате.
- А куда ведет вторая дверь?
- Там живут посторонние, - отвечает спокойно Мария Александровна.
- Вы ссыльная Мария Ульянова? - уточняет озадаченный пристав.
- Да, я Мария Ульянова, нахожусь здесь в добровольной ссылке.
- Как бы не так - "добровольной"! - язвит пристав. - По приговору суда за революционную деятельность сослана в Вологду на три года... В "добровольной"... Вот что, госпожа Ульянова, нам с вами возиться некогда. Скажите прямо, где нелегальщину прячете? Нам все известно. И какие газеты получаете, и что с самим Лениным в переписке состоите, и что здесь, в Вологде, крамолу сеете и являетесь руководителем социал-демократической организации. Как видите, запирательство излишне. Подавайте бумаги.
Мария Александровна идет к этажерке, набирает пачку газет, подает их приставу.
Пристав перебирает "Речь", "Русское слово" и в раздражении смахивает газеты на пол.
- Я не шутки пришел сюда шутить! Эти газеты высочайше дозволены. Давайте нелегальные.
- Вот все газеты, что я получаю.
Пристав расшвыривает сапогами газеты.
- Это все дребедень. На черта они мне! Давайте большевистские.
- Я таких газет не выписываю.
- Тогда одевайтесь, пойдемте с нами.
Мария Александровна подходит к вешалке. Надевает шляпку и долго прилаживает ее, раздумывает, удалось ли дочерям уничтожить самые важные бумаги.
- Живей, живей! Грехи бы в церкви замаливала, а она фортепианы... крамолу сеет...
- Милостивый государь, - гневно говорит Мария Александровна, - вы забываетесь! Я буду жаловаться на ваше поведение генерал-губернатору, начальнику жандармского управления. Вы действуете незаконно. - Мария Александровна решительно села. - И пешком я не пойду. В мои восемьдесят лет я не могу ходить пешком.
- Живо за извозчиком! - приказывает взбешенный пристав полицейскому.
Мать перехватывает подозрительный взгляд пристава на дверь второй комнаты и садится за пианино. Играет финал сонаты. Чуть затаенная музыка издалека ширится, растет. Громовые раскаты вплетаются в стройную мелодию, один сильнее другого... Руки срываются... силы сдают... И опять торжественно звучит мелодия.
- Лошади поданы, - докладывает полицейский.
- Кончайте вашу музыку, - ворчит пристав. - Поехали в тюрьму. Вы арестованы.
Мария Александровна встает.
Из комнаты выходит Анна Ильинична.
- Вы с ума сошли! Неужели вы не видите, что перед вами глубокая старушка? По какому праву? - говорит она гневно.
- Мое дело казенное, - отвечает пристав. - У меня есть предписание арестовать ссыльную Марию Ульянову и доставить ее в тюрьму.
- Как отчество Марии Ульяновой? - спрашивает Анна Ильинична.
Пристав разворачивает предписание:
- Мария Ильина...
- А перед вами Мария Александровна. Посмотрели бы паспорт.
- Смотрел, смотрел, - бормочет проштрафившийся пристав. - А где Мария Ильина Ульянова?
- Я здесь, - Мария Ильинична выходит из комнаты.
- Что же вы, сударыня, мне целый час голову морочили? - кричит пристав...
На извозчике отъезжает в сопровождении полицейского Мария Ильинична.
Вдогонку ей несется музыка. Громовые раскаты вплетаются в стройную мелодию, один сильнее другого.
Идет по темным улицам Вологды ночной сторож. Громовыми раскатами стучит его колотушка. Грозно стучит. Страшно стучит в напряженной тишине, словно хочет разогнать всех татей на земле - и тех, кто отнял у Груши мужа, и тех, кто посылает на войну молодых парней, и тех, кто отнимает у людей самое дорогое - свободу.
Призывно, гневно звучит маленькое пианино.
Ему вторит колотушка. Грозно стучит!
"ДОЛОЙ ВОЙНУ!"
Мария Александровна у себя в комнате на Широкой улице в Питере. Восемьдесят один год скоро, а не может она быть ни минуты без работы. Слабеющими пальцами вяжет, что-то шьет, присаживается за пианино и каждый день пишет письма. И по-прежнему все время ждет. Ждет, когда Аня вернется с работы, и вернется ли? Ведь она сейчас все время под угрозой ареста. Ждет писем от Маняши, которая теперь в армии, где-то под Львовом. Ждет писем от Мити - он служит военным врачом в Севастополе - и, конечно, ждет вестей от Владимира Ильича и Надежды Константиновны - теперь они в Швейцарии, отрезаны от России не только границами, но и фронтовыми линиями.
