Он ощупал напуск матроски, сжал его покрепче свободной рукой, а другой потянул за собой Катьку.
Вскоре они оглохли от приятного галдежа и, рискуя быть раздавленными, продрались к палаткам. На глаза им попались игрушки - лошадки на колесах, куклы в шляпках, с распущенными косами, точь-в-точь такие, как пел в канаве Саша Пупа, трубы и свистульки, пистолеты и прочие чудеса, которых у них не было. Разгоревшись, Катька и Шурка выбирали глазами, что им нравилось, толкаясь и смеясь, указывали пальцами на игрушки, как бы покупая, и кричали друг другу:
- Чур, это моя!
- Чур, это моя!
Они так увлеклись, что мешали другим, настоящим покупателям и, наверное, долго бы не отошли от игрушек, если бы сердитый бородатый продавец не прогнал их прочь.
Немного опомнившись, Шурка повел Катьку к кваснику. Они выпили по два стакана кислого, мутного и теплого кваса, выпили не торопясь, глоточек по глоточку, стараясь, насколько можно, продлить удовольствие. Шурка независимо и важно расплатился грошиками и копейками, не трогая серебряного капитала. Потом купил Катьке сахарную куколку, а себе сахарные часы. То и другое они съели тут же, не отходя от прилавка, и снова купили куколку и часы, хотя в них было больше картофельной муки и краски, чем сахара. Затем жених подарил своей невесте половину стакана китайских орешков, а остальную часть орехового запаса отправил себе в карман. Он собрался купить, как обещал, и фунт медовых, темных от патоки и изюма пряников, но они оказались очень дорогими, и Катька остановила щедрого жениха, сунувшего было руку за напуск матроски.
- Побереги, - тоненько сказала маленькая хозяйка. - Разменяешь полтинничек - и его не будет... Давай купим по одному пряничку.
Они так и сделали. И, жуя пряники, щелкая орехами, довольные и почти сытые, принялись толкаться возле палаток, возов, раскидных столиков, всему радуясь и всем наслаждаясь.
Бабка Ольга торговала красивую косынку, желтую, по полю голубыми цветочками, прямо как настоящие. В такой косынке молодухам в сенокос ходить. Ай да бабка Ольга, губа не дура! Она хотела померить косынку и уж накинула на голову, да продавец отнял, сказав, что товар нежный, изомнется. Бабка полаяла-поругала немного продавца, но косынку, однако, взяла, так она ей приглянулась, по душе пришлась. Носи на здоровье, бабка Ольга!
Чужой трезвый мужик выбирал грабли, звонкие, частые и острые, хоть волосы ими чеши. Мужик разворошил весь воз, требуя самых крепких и частых, наконец выбрал, которые сверху лежали: трое больших, двое поменьше и одни грабельки крохотные, на Шуркин и Катькин рост. Вот семья, скажите на милость, - целая деревня! Станет такая семьища с новыми граблями на лугу и как языком слизнет все сено.
Прошли со своей нянькой барчата из усадьбы, чистенькие, нарядные, а невеселые. Они скулили, чего-то выпрашивали у няньки, а та им отказывала.
Конечно, им хотелось отведать клюквенного квасу, орешков и сахарных куколок. Бедняги, зря вы по гривеннику за стакан выпитого молока получаете! Зачем деньги, если купить на них ничего не позволяют... Нет, слава тебе, разрешила сердитая нянька. Квас пьют, один стакашек на троих. Экая жалость, и не распробуют как следует... Ага, пряников кулек покупают, должно целый фунт. Ну, это подходяще!
Словом, было на что глядеть Шурке с Катькой. И ушам тоже хватало работы: слушай не переслушаешь.
- Ситчик вам к лицу. Чистый атлас. Не маркий, износу не будет! голосисто убеждала робкую бабу нотная, толстая торговка, и аршин летал над ее простоволосой, растрепанной головой, и трещал и стрелял, что твой пугач, раздираемый накрахмаленный ситец.
- Навались, навались, у кого гроши завелись! - кричал квасник, стоя в одном сапоге, а другим раздувая трехведерный самовар, сыпавший на траву искры.
- Мятные пряники, вяземские... Сам бы ел, да сыт покуда, съел полпуда. Захочу - пуд сворочу!.. Мятные, вяземские, на меду...
- Вот оно, счастье! Без проигрыша! Драгоценные вещи и предсказания судьбы... Только за три копейки!
- Да разве это горшок? Горшок должен звенеть колоколом!
- Сам ты колокол, пустобрех... Слушай! Али оглох?
Еле выбрались Шурка и Катька из месива баб, лаптей, мужиков, граблей, ситца.
У церковной ограды они увидели новое восхитительное зрелище. Щеголеватый парень с чубом, выбившимся из-под коричневого бархатного картуза, сдвинутого на правое ухо, стоял, прислонясь к ограде, и держал на ремне черный ящик. Под стеклом, на сиреневом плюше, ослепительно блестя, плотно лежали золотые и серебряные вещи - часы, портсигары, цепочки, кольца и брошки. Покуривая папиросу, парень искоса щурился на свое богатство, подкидывая на ладони малюсенькие костяные чурбашки с крапинками. Он никого не зазывал, а мужиков около него толпилось множество. Все рассматривали ящик, прищелкивали языками; иные сомневались - настоящее ли это золото и серебро, другие уверяли, что настоящее, облюбовывая вещи. Особенно нравились всем золотые часы. Парень вынул их из-под стекла и, щелкая крышкой, небрежно объяснил:
- Варшавского золота-с. Известная заграничная фирма - Павел Буре. На двадцати трех камнях... Верный ход-с на пятьдесят лет.
- Ах, бес! - восхищенно хлопнул себя по карману пьяненький глебовский мужик с деревянной раскрашенной лошадкой под мышкой. - Так-таки на пятьдесят лет? - спросил он, оглядываясь и подмигивая толпе. - А может, на сто?
- Нет-с, - с достоинством ответил парень. - Ручательство фирмы. Извольте видеть. - Он поиграл часами, спрятал их за стекло и неохотно добавил: - Совершенно даром-с. Любая вещь. По вкусу публики.
- По ску-усу? Даром?.. Ах, дуй те горой! - еще веселее закричал глебовский гуляка. - Это как же так - даром?
Парень ловчее облокотился на ограду, переменил положение скрещенных ног, затянутых в лакированные голенища, и лениво процедил сквозь зубы:
- Очень просто-с... Извольте сыграть костями... Вот так-с.
Белыми, женскими пальцами, унизанными перстнями, он небрежно бросил чурбашки с крапинками на стекло.
- У меня выпало семь очков. У вас, разумеется, будет болыне-с... Ничего не имею против. Ваше счастье... Берите любую вещь по вкусу-с.
- Д-да... Это, брат, без обману, - согласились некоторые из зевак. Воистину - счастье.
- Кости тоже надо умеючи кидать, - возражали другие, теснясь около черного ящика.
- Верно! Дело мастера боится.
- Да уж так. С непривыку как раз и проиграешь.
- Постой, - остановил и раздвинул всех веселый глебовский мужик. Ну, а ежели меньше очков у меня? - допытывался он.
- Четвертак-с, - ответил хозяин часов, брошек и колец.
- Ах, бес! - восхищенно взвизгнул мужик и выронил из-под мышки деревянную лошадку. - Четвертак? Вот те и даром!.. А может, гривенника хватит?
- Четвертак-с, - твердо повторил парень, зевнул и скучающе отвернулся.
Этот богач очень походил на Мишу Императора и перстнями, и выговором, и важностью, с которой он держал себя. "Уж не брат ли он Мише Бородулину?" - подумал Шурка. Но брата у Миши Императора, кажется, не было.
- Ну, держись, золотые часы! Бес тебя заешь! - раззадорился глебовский гуляка и швырнул на стекло ящика деньги, а потом костяные чурбашки.
- Несчастливый, - кратко сказал, сыграв, парень и небрежно спрятал выигрыш в кармашек жилета. - Пожалуйте, кто желает попробовать? Без денег-с... Так сказать, испытать судьбу-с.
Без денег играть потянулись многие руки, жилистые, заскорузлые, обожженные солнцем. И удивительно - очков они выкидывали больше, чем хозяйские руки, белые, в перстнях.
- Счастье-с. Играли бы всурьез, давно часы были ваши.
- А дай всурьез!
- Извольте-с.
- Тринадцать! Чертова дюжина!
- Двадцать четыре-с.
- Стой! Обман, братцы! Он, стерва, из рукава другие кости бросает!
- Чего-с?
Тут началась такая свалка, что Шурка, как ни любил захватывающие зрелища, вынужден был отойти с Катькой в сторону, подальше от греха. Они видели потом, как из толпы вылетел сперва черный ящик с оборванным ремнем, затем хозяин его, а вдогонку ему покатился по траве бархатный картуз. Парень поднял его, почистил, надвинул на правое ухо, с достоинством отошел к ларькам и опять выставил ящик, теперь на согнутое колено. И чуб вился из-под картуза, и папироса дымила, и новая толпа зевак заслонила великолепное золото и серебро от любопытных Шуркиных и Катькиных глаз.
- Он жулик? - спросила Катька.
- Вот еще!
- А почему били?
- Завидно. Богатый и счастливый, всех обыгрывает. Вот и били.
Они купили еще китайских орешков и, пробираясь к барабану, гармоням, натолкнулись на Яшку Петуха.
Взъерошенный, красный, он торчал у ларька с игрушками и, шмыгая носом, клянчил:
- Дяденька, нет ли ломаной, завалящей какой... хотя бы и без звонка... за гривенник?
- Пошел, пошел прочь, пока цел! - гнал Яшку от ларька торговец, грудью, животом и растопыренными ладонями обороняя свое добро.
Шурка не помнит, как он доставал и отдавал Яшке полтинник, бестолково объясняя свалившееся на них счастье. Зато Яшка лишь самую малую минуточку оторопело взирал на деньги, живо все смекнул и преобразился. О телеграфной спорной чашечке и помину не было. Петух шумно высморкался, утер рукавом нос и, держа полтинник в кулаке, важно заложил руки назад. Он стоял хотя и босой, но богач богачом, покачивался, поплевывал и насвистывал. Поглядев на него, каждый бы сказал и не ошибся, что этот курносый, босоногий счастливчик может зараз откупить, если пожелает, весь ларек с игрушками, да и хозяина его в придачу.
