— Соберите опять всех жителей. Теперь-то они будут смеяться! Только перед этим нужно…
— Вызвать на площадь дополнительный отряд стражников, — вмешался быстро Лупибей. — И прикатить пушку для устрашения! Тогда они живо засмеются!
И он загоготал, довольный, запрокидывая кверху попугайский клюв.
— Нет! — резко сказала Смешинка. — Если вы хотите, чтобы я научила всех смеяться, то никаких пушек, никаких запугиваний! Слышите? Каждый стражник должен вооружиться цветами морской лилии…
— Морской лилии? — крякнул Лупибей. А Мичман-в-отставке уточнил:
— В каждом щупальце по три цветка — ни больше, ни меньше.
— Дальше, — продолжала девочка, — всем жителям выдать завтрак, обед и ужин.
— По раковине ламинарии и морского винограда каждому, — добавил опять Мичман-в-отставке. Лупибей воздел кверху щупальца:
— Придется опустошить склады дворца!
— Иначе ничего не получится, — сказала веско Смешинка. И царевич повторил, глядя на нее влюбленными глазами:
— Иначе ничего не получится.
— Можно и не опустошать склады, — вкрадчиво вставил Мичман-в-отставке, — если приказать стражникам у ворот города не отбирать у жителей ту еду, которую они соберут на морских лугах.
Лупибей недовольно заворчал.
— И, наконец, созвать жителей города не криками Большой Глотки, которые нельзя слушать без отвращения, а специальными пригласительными листками.
— Эти листки вручат каждому Красавки, приятные и вежливые, — снова вмешался Мичман-в-отставке.
— Да! — сказала Смешинка. — Вот необходимые условия, при которых я научу жителей смеяться. Иначе вся волшебная сила смеха моего пропадет.
— Ты понял? — спросил царевич Лупибея. Тот мрачно поплелся к выходу выполнять условия Смешинки.
И вот по городу засновали быстрые симпатичные Красавки. Они вручали каждому жителю — малому и большому — красный листок порфиры с именным приглашением (Лупибей засадил всех Каракатиц надписывать листки, и они строчили в десятки щупалец, бочками расходуя свои чернила) и ласково щебетали, советуя прийти на прекрасный бал.
В то же время в воротах города происходило удивительное: Спруты не отбирали ни у кого добычу, а лишь тоскливыми глазами провожали вороха еды, которые несли жители. Мало того, тут же стоял Омар-пушкарь и громадной клешней накладывал каждому неудачнику, возвращающемуся с пустыми плавниками, раковину капусты-ламинарии и раковину морского винограда — саргассов.
Сытые, довольные и недоумевающие собрались жители города на площади. Они с изумлением смотрели на стражников: Спруты держали в щупальцах цветы морской лилии и, не зная, что с ними делать, то и дело нюхали их. Многие одурели от густого запаха лилий и тупо вращали мутными глазами. В толпе при виде такой картины то там, то здесь возникал смех. Он нарастал, рос, и вот уже все на площади смеялись, хватаясь за животы и утирая слезы.
Тут по знаку Мичмана-в-отставке грянула веселая музыка. Минуту все стояли, в растерянности глядя друг на друга, потом какая-то бесшабашная Перкарина пустилась в пляс, вокруг нее, приговаривая «топ-топ-топ!», закружился Чоп. И вот уже вся площадь поет и пляшет.
— Но… как же это? — спросил царевич Смешинку. — Ты даже не выходила на балкон!
Смешинка и сама с удивлением смотрела на веселящихся жителей. Никто не призывал их смеяться, а они смеются, никто не приглашал их танцевать, а они пляшут — да так лихо! Что случилось?
— Дело в том, — пояснил с ученым видом Мичман-в-отставке, — что волшебная сила смеха нашей чаровницы Смешинки достигает полной силы только на второй день, но при соблюдении тех условий, о которых я говорил.
Подошел хмурый Лупибей.
— Можно страже снова вооружиться? — спросил он царевича, прикладывая щупальце к каске.
— Нет, — сказал Мичман-в-отставке. — Если вы хотите, чтобы морские жители были веселыми и впредь, стражники должны быть вооружены лишь цветами, не посягать на еду жителей и наводить порядок только с помощью шуток. Они действуют сильнее пушек.
— Вот как? — сказал Лупибей и удалился в глубоком раздумье.
Мичман-в-отставке проводил его настороженным взглядом.
— Как я рад! Как я рад! — приговаривал царевич. От восторга он даже протанцевал круг. — Все смеются, всем весело. Приятно посмотреть. Сегодня продолжим наш грандиозный бал! Позвать немедленно портных!
Через минуту Лупибей притащил трех Коньков-тряпичников. Их тоненькие хвостики дрожали от испуга.
— Сейчас же сшейте девочке Смешинке бальное платье из ресничек медузы Аурелии! — приказал Капелька. — Чтобы к ужину оно было готово!
А Лупибей, наклонившись к портным, что-то тихо добавил, и они опрометью бросились к дверям.
Вечером царевич пригласил Смешинку на ужин и повел ее, бережно держа за руку. По пути он рассказывал о роскошном платье, которое сшили ей для бала придворные портные.
— Ах! — воскликнула девочка, увидев платье. — Оно действительно чудесное!
Платье переливалось и струилось между пальцами, невесомое, мерцающее бесчисленными искрами.
— Я сейчас же переоденусь! — заторопилась Смешинка. Но царевич возразил:
— Сначала поужинаем. Иначе, если ты наденешь платье, мой шеф-повар Судак оторопеет и перебьет всю посуду.
Окна обеденного зала были распахнуты настежь, чтобы слышен был доносившийся из города веселый смех.
— Как он бодрит, как радует! — воскликнул царевич, усаживаясь за стол.
Толстый Судак повязал салфетку вокруг его шеи и подал блюдо, наполненное зелеными листьями.
— Что это? — спросил царевич.
— Салат из ламинарии и саргассов, — почтительно ответил Судак. — С приправой из планктона и соусом «букет хлореллы». Легчайшая и полезнейшая закуска, как утверждает наш уважаемый Хирург.
Смешинка, улыбаясь, попробовала. Салат ей понравился, и она с аппетитом принялась есть. Судак, лоснясь от удовольствия, глядел на нее.
— А сейчас будет коронное блюдо ужина! — объявил он торжественно и подал знак.
Распахнулись двери, и две официантки Прилипалы, изгибаясь, внесли громадное блюдо. На нем лежал, подпрыгивая и хихикая, большой Палтус.
— Внимание! Улыбающийся Палтус! Сейчас мы отправим его в печь…
Смешинка, побледнев, приподнялась со стула.
— В печь?! Этого веселого доброго Палтуса?
— Ну да! — подтвердил Судак. — Он будет запечен с улыбкой на устах. Я думаю, этот Палтус будет очень-очень вкусным.
— Какой ужас! — Смешинка закрыла глаза руками, чтобы не видеть улыбающегося Палтуса. Судак встревожился:
— Что случилось, дорогая гостья? Вы не любите Палтусов?
— Я их очень, очень люблю, — ответила тихо девочка. — Они такие толстые и забавные…
— Так в чем же дело? В печь его!
— Нет! — крикнула Смешинка. И добавила: — Я люблю их живых.
Судак от удивления выронил черпак:
— Как? Живых? Но будет очень неудобно… есть его живым. Нужно крепко держать…
— Что вы говорите?! — возмутилась Смешинка и повернулась к царевичу.
Царевич недоумевающе развел руками:
— Я ничего об этом не слышал. — Он обратился к Судаку. — В чем дело?
— Сейчас все объясню, — засуетился тот, глядя на Смешинку. — Пока морские жители не смеялись — мы не готовили во дворце рыбных блюд. Эти блюда невозможно было есть — такие они получались горькие и невкусные, ибо были пропитаны желчью, которая разливается от плохого настроения. «Вот если бы вы заставили всех жителей смеяться…» — однажды посоветовал я Лупибею. Но он только отмахнулся: дескать, никто из жителей этого давно не умеет.
Но через несколько дней он позвал меня снова и сообщил, что знакомая ему ведьма согласилась скупить для него весь смех у людей, а за это он должен отдать ей лучшие жемчужины Кораллового города. «Тогда, — сказал он, — мы заставим жителей проглотить этот смех и они станут веселыми и вкусными-вкусными». Но, как известно, ничего не получилось с чужим смехом — на подводных жителей он не действовал. А теперь наша драгоценная гостья научила наконец жителей веселиться.
Смешинка вздрогнула и широко раскрытыми глазами посмотрела на царевича Капельку.
— Сегодня я увидел, что все морские жители здоровы, веселы и жизнерадостны, — продолжал разглагольствовать Судак. — Это все действие вашего чудодейственного, волшебного смеха! И я решил порадовать вас сегодня и приготовить это несравненное блюдо — «улыбающийся Палтус с витаминным гарниром».
Смешинка стала бледной, как морская звезда Офиура.
— Так вот зачем… так вот для чего понадобилось тебе учить жителей смеяться, — прошептала она, глядя на царевича. — Чтобы улучшить вкус твоих кушаний!
— Клянусь, я этого не думал! — воскликнул Капелька. — Я ничего не знал. Поверь мне!
