– Да ладно, не заливай! – не отставал Ромашкин. – В Китае все собак едят – факт!
– Не в Китае, а в Корее, и Вьетнам – не Китай, это отдельная страна, – поправил Паша спокойно. Но почувствовал, что где-то глубоко внутри закипает обида.
Ромашкин пропустил замечание мимо ушей и принялся развивать собачью тему.
– Чё-то боязно мне за своего Рекса. Слышь, Грушкин, ты в каком доме живёшь? Буду стороной обходить. А то оглянуться не успеешь, а твой верный пёс уже у Грушкина в лагмане плавает!
И тут все будто взорвались:
– Грушкин, а кто вкуснее – овчарка или чихуахуа?
– Да с кетчупом без разницы! Ха-ха-ха!
– Приходи ко мне! У нас тараканы на кухне завелись, сваришь себе из них супец!
– Да ладно, пускай ест. Хоть бродячих собак меньше станет, тоже плюс.
Каждый считал своим долгом высказаться, разве что Слава с Алёной молчали и притворялись невидимками.
Паша изо всех сил старался не дёргаться. Он никогда ни с кем не дрался и начинать не собирался, несмотря на то, что Ромашкину не помешала бы серьёзная вправка мозгов.
«Они просто ничего не знают, всё, что за пределами района, их не касается. Лягушке на дне колодца небо тоже кажется маленькой лужицей» – говорил себе Паша, и становилось легче. Он уткнулся в тарелку и попытался подумать о чём-нибудь хорошем, чтобы визгливый голос Ромашкина умолк. Хотя бы понарошку.
– В моей деревне кроны баньянов достают до небес, – пропела тётушка Лан. Она стояла в высокой траве на берегу мутной Красной реки и махала проплывающим на лодках рыбакам. Её шёлковое платье развевалось на ветру.
– Тяу Че, – строго сказала она. – Помни: бамбук никогда не ломается.
По пути из школы Пашу не покидало чувство утраты и горечи. Он уговаривал себя не думать о дурацких издёвках, но обида разрасталась, занимая все его мысли. Смеющиеся лица до сих пор мелькали перед глазами, а небрежно брошенные оскорбления гулким эхом раздавались вновь и вновь. Только теперь ранили ещё больнее. Человеческий яд намного страшнее змеиного.
Оказавшись в маленькой квартире, которая теперь служила ему домом, Паша упал на диван и попытался заснуть. У него не было сил ни на что – ни на домашнее задание, ни на фантастические романы, ни на гитару.
Вечером, когда вернулись родители, начался неизбежный разговор:
– Ну как в школе?
– Я туда больше не пойду, – твёрдо сказал Паша и выдал несколько весомых аргументов, которые, как ему казалось, должны убедить родителей. Все они сводились к тому, что одноклассники – тупые дикари, которые ходят в школу, только чтобы над кем-нибудь поиздеваться.
Но Пашина пламенная речь не нашла отклика в родительских сердцах. Папа, внимательно выслушав историю про столовую, посоветовал Паше впредь «не провоцировать детей на конфликт».
– Интересно, как же это я их спровоцировал? – оторопел Паша. Неужели и папа, его собственный отец, на стороне врага?!
– А зачем ты сказал про голубей? Напустился на их голубцы, вот они и ответили тебе собачатиной. Всё логично.
– Я же просто спросил! – повысил голос Паша и тут же осёкся. Нехорошо грубить отцу. – Я правда не знал, из чего эти голубцы.
– Ну как ты мог не знать? – развела руками мама и огорчённо покачала головой. – Все это знают.
– Да я ничего про эту страну не знаю! – вспылил Паша. – Ни про еду, ни про людей. Зря ты вообще мне палочки с собой дала. С них-то всё и началось! Меня никто не предупреждал, что тут можно взять и нахамить незнакомому человеку! Всё, я туда не вернусь. Мне хватило.
Мама вздохнула. Папа насупился и пробормотал в усы:
– Подумаешь, собачатина. Где-то вон крокодилов едят, где-то – насекомых. Мы вот говядину едим, а индуисты – нет. Что ж тут такого? Все культуры разные.
– Ну пошутили они, Паш, ты-то от этого хуже не стал! Забудь и живи спокойно. Учиться же надо. А в другую школу придётся далеко на метро ездить. Тебе очень хочется ездить на метро?
Паша уже понял, что другая школа ему не светит. А даже если светит – вряд ли там будет иначе. И всё же тихо сказал:
– Я туда не пойду.
– Вот же не было печали! Специально для тебя пословицу придумали: «Когда я ем, я глух и нем», – бросил папа и вышел из комнаты.
Паша поймал на себе мамин умоляющий взгляд.
– Ладно, завтра пойду, – буркнул он. – Но если они опять…
– Не настраивайся так заранее! – вставила мама. – Всё будет в порядке. У многих подростков нет чувства меры, но скоро они к тебе привыкнут, ты с кем-нибудь подружишься и всё образуется. Можешь не сомневаться.
В тот вечер Паша отказался от еды. Аппетит пропал. Паше вспомнились голубцы, залитые оранжевой жижей, и подступила тошнота. Не от голубцов, а от Ромашкина и остальных. И всё же голубцы ему навсегда разонравились. Слишком дорого они ему обошлись.
Он с тоской думал о том, что и завтра, и послезавтра, и ещё много лет ему придётся терпеть Ромашкина. А сколько ещё подвернётся поводов для издёвок? В одной только столовой Пашу ожидает множество открытий: гуляш, плов, бефстроганов и бог знает что ещё.
Чтобы хоть немного отвлечься, Паша сел за новый ноутбук. Хотел написать Анне, пожаловаться на школу. Она точно найдёт какие-нибудь слова утешения. Но вдруг увидел сообщение от Славы:
«Привет. Помнишь меня? Слушай, ты же из-за Ромашкина не переведёшься в другую школу?»
Паша долго вглядывался в эту фразу, а потом напечатал: «Из-за Ромашкина – никогда!» Пока Слава набирал новое сообщение, Паша впервые за весь день улыбнулся: кажется, у него только что появился друг.
Пять дней в неделю Паша послушно ходил в школу, а по вечерам говорил родителям, что всё нормально и показывал дневник с четвёрками и пятёрками. Мама верила, что в семье воцарилась долгожданная идиллия. Папа давал понять, что иначе и быть не может: сын должен учиться, и, конечно же, на пятёрки. На все остальные оценки папа хмурился и недовольно шевелил усами.
На самом деле всё было по-другому. Разве что пятёрки настоящие, а всё прочее нормальным никак не назовёшь, и Паша предпочитал о школе не распространяться.
Каждое утро, начищая зубы положенные три минуты, Паша мысленно давал себе установку: «Я заблудился в джунглях. Задача – не попасться диким зверям». Или: «Я – герой фильма „Восстание планеты обезьян“. Разумные приматы захватили мир, и мне нужно пережить этот день, пока учёные не найдут способ вернуть всё назад».
Это помогало. Паша будто загружал себя в иную реальность. В игру. Ему даже удалось убедить себя, что всё это временно и когда-нибудь он перейдёт на новый уровень, а то и победит в игре. Он верил, что рано или поздно всё это закончится.
Да, Паша был обычным игроком: законы школьной жизни придумали невидимые разработчики, и он вынужден им подчиняться. Хорошо, для него нашёлся напарник – Слава, который и растолковал все эти неписаные правила и подробно объяснил, кто за кого играет. Так вот, Паша был сам по себе. Ни в одну команду его не взяли. Впрочем, он бы и сам не захотел.
Класс делился на слабых и сильных. Слабые могли прислуживать сильным или податься в изгои. Одно утешало: система чёткая и понятная. Паша без колебаний выбрал изгоев. Они хотя бы независимые, и им не нужно притворно хохотать над шуточками Ромашкина, восхищаться нелепыми нарядами Зары или готовить по два доклада – за себя и за «товарища».
Со временем Паша выработал идеальный защитный механизм. Получше мантии-невидимки. Его щитом стали книги. Почему-то, когда он читал какой-нибудь роман, никто его не трогал и не замечал. Эта схема была даже лучше Алёниного молчания. Так что Алёна, насмотревшись на Пашу, всё чаще коротала «окна» и перемены за учебниками, а потом переключилась и на художественную литературу. И порой сама заговаривала с Пашей о понравившихся книгах.
Больше всего Пашу раздражало, что ничего в школе не поддавалось контролю. Оценки по всем предметам в основном зависели от поведения ученика и точного цитирования учебника.
Паше пришлось избавиться от такой вещи, как собственное мнение. Произошло это однажды на литературе, когда учительница сказала с иронией:
– Ваше мнение, Грушин, я нахожу довольно интересным, но всё-таки сперва хотелось бы услышать из ваших уст мнение Виссариона Григорьевича нашего, Белинского.
Паше казалось, что в тот момент дух покойного критика выныривает из потустороннего мира и, строго скрестив руки, парит под потолком возле портрета Пушкина. Приходилось отвечать, а не то с призраками шутки плохи.
Столовая была отдельной пыткой. Есть и читать одновременно было неудобно, поэтому Паша становился лёгкой добычей для Ромашкина и его свиты. Как и большинство злодеев, Ромашкин становился особенно беспощадным на голодный желудок. Он успешно метал ядовитые стрелы, а Пашу назначил своей излюбленной мишенью.
– Зачем тебе школа, а Грушкин? На вьетнамский рынок и без аттестата берут!
