— Почему же?
— Потому что мы не спешим, — самодовольно продолжала Цианея. — За нами всегда последнее слово.
— Да, это верно, — закивал Звездочет-Клоун, глядя на жгучие стрекала Цианеи. — Однако почему вас не побеждает всякий, кто хоть немного тверже вас?
— Потому что не так тверды те, которые кажутся твердыми. Возьми хотя бы устрицу. Снаружи она — камень, а внутри — такая же мягкая, как мы. И так у всех: внутри самого твердого существа есть мягкий студенистый кусочек, который рождает неуверенность и страх. А мы цельные. Мягкость мы сделали своим оружием.
— Если вы настолько мудры, то помогите спасти царевича от гибели, — обратилась Смешинка к Медузам.
Они внимательно выслушали ее рассказ.
— Все это кажется весьма интересным, — пробормотала Цианея.
Остальные Медузы многозначительно молчали.
— Значит, вы можете найти выход? — волнуясь, спросила Смешинка.
— Да, — ответила Цианея, колыхнув бородой. — Но когда мы найдем его, то никому об этом не скажем.
— Вот новость! — удивилась Смешинка. — Почему же?
— Потому что всю нашу мудрость мы храним при себе, — наставительно произнесла бородатая Медуза, и все остальные одобрительно закивали. — Если бы мы делились ею, что осталось бы нам?
Путешественники тут же распрощались с Медузами.
— Ну вот, — сказали Крылатки, когда карета оставила позади Стену Медуз. — Мы честно старались найти того, кто сказал бы доброе слово о царевиче… Теперь ничто не помешает возмездию.
Девочка с горя бросилась к царевичу Капельке, и он нежно прижал ее к своей груди.
— Неужели нет никого, кто спас бы тебя? — вскричала она.
— Есть! — раздался вдруг чей-то пронзительный тоненький голосок.
Говорила Звезда, которую Звездочет-Клоун захватил с собой и положил в карету.
— Как? Ты заговорила? — изумился Звездочет-Клоун. — Но ведь Звезды ни с кем не говорят.
— Они не говорят, когда им нечего сказать, — ответила Звезда.
Звездочет-Клоун присмотрелся и увидел на конце одного луча круглый рот — не тот рот, в который Звезда обычно отправляет устриц, а говорящий. У основания луча открылся синий глаз и подмигнул Звездочету-Клоуну.
— Почему же ты раньше молчала и заставила нас совершить утомительное и опасное путешествие? — спросил старик.
— Потому что я была занята.
— Чем? — улыбнулся Звездочет-Клоун.
— Делала себе говорящий рот. А заодно и глаз, чтобы видеть того, с кем разговариваю.
— Разве Звезды умеют такое?
— Не знаю, как другие, а я умею, — сказала Звезда. — Меня зовут Сабира. А хочу я сказать вот что. Однажды царевич сделал мне добро, и я должна отблагодарить его. О нем я всегда вспоминаю с признательностью.
— Ох, милая Сабира! Ты спасла Капельку!
И Смешинка снова бросилась на шею царевичу — на этот раз от радости, а он, улыбаясь, крепко обнял ее.
— Спасен, спасен! — повторяла девочка. — Теперь ты будешь с нами!
И царевич смеялся и гладил ее разметавшиеся золотые волосы.
— Расскажи скорее, прекрасная Звезда, какое добро сделал тебе царевич Капелька?
— Охотно, — ответила Сабира. — Ведь не для того я сделала себе рот, чтобы сказать два слова и замолчать.
— Мы слушаем тебя! — сказали все.
— Однажды я нашла прелестное местечко под скалой, где было много устриц и мидий. Вскоре туда пожаловали мои подруги. Мы весело проводили время, лакомясь отборными ракушками. Как вдруг появились царевич Капелька и Лупибей.
«Посмотри, какая подозрительная Звезда, — сказал Спрут, останавливаясь надо мной и помахивая дубинкой. — Эти Звезды нужно уничтожать беспощадно, где только увидишь. От них все зло!»
«Ну что ты, уважаемый Лупибей, — ответил царевич. — Ошибаешься. Звезда как Звезда».
«Знаю я эти Звезды! Не успеешь оглянуться, а они уже подберутся к самым лакомым кусочкам».
«С нее достаточно и этого», — тут царевич ударом ноги отбросил меня далеко-далеко! Я тотчас спряталась за камень так, что Лупибей больше не увидел меня…
— И ты называешь это добрым делом? — ахнули Крылатки.
— Конечно. Ведь он спас меня от Лупибея. Но мало этого! В тот же день скала обрушилась и похоронила под собой всех моих подруг. Царевич дважды спас меня от гибели! Скажите, разве это не доброе дело?
Капелька покраснел и, пожав плечами, пробормотал:
— Что-то я не припомню такого случая…
А Звездочет-Клоун глубокомысленно добавил:
— Иногда добрый удар оказывается лучше всяких добрых слов.
Крылатки удивленно переглянулись.
— Да, но можно ли считать удар добрым делом? Ведь он наносится обычно не с доброй целью…
Но Звездочет-Клоун рассеял их сомнения:
— Неважно, с какой целью наносится удар, важно, куда летит тот, кто получил его. А потом, если получивший удар считает его добрым делом, то чего же сомневаться другим?
Крылатки долго размышляли и наконец согласились с ним.
— Куда же нам теперь плыть?
— Вместе с нами, — сказал царевич Капелька. — Отвезите карету в замок.
— Чтобы ты передал нас в щупальца стражи? Ведь мы изгнали Четырехглазку, — запротестовали Крылатки, — и хотели изгнать тебя.
Царевич встал и вытянул руку:
— Успокойтесь! Я ни слова не скажу о том, что произошло с нами в пути. Обещаю вам! Можете не бояться!
— Хорошо, — сказала Ма. — Отправляемся в замок. Но предупреждаем тебя, царевич Капелька, что наша Крошка Ю будет сопровождать тебя всюду! И если ты захочешь предать нас, помни: укол Крылатки невозможно предотвратить!
Крылатки впряглись в карету и отправились к мрачным тяжелым стенам замка, видневшегося вдали.
Сквозь узенькое отверстие в высокой каменной стене наших путешественников долго рассматривал злобный вытаращенный глаз Спрута. Он был такой толстый, что полностью занимал сторожку, предназначенную для трех Спрутов. И имя у него было подходящее: Жуйдавись. Он беспрестанно жевал. Жевал на посту, на ходу, во время обеда, после обеда и даже во сне жевал, правда, немного медленнее, чем обычно. Вот и сейчас он сопел и чавкал, рассматривая прибывших через окошечко.
— Кто такие? — наконец прохрипел он.
— Царевич и сопровождающие его лица! — сказал Звездочет-Клоун, поднимая пропуск Великого Треххвоста.
Стражник судорожно проглотил очередной кусок, распахнул ворота и стал низко кланяться:
— Милости прошу, дорогой и любимый царевич! Все ждут не дождутся высочайшего прибытия…
Карета въехала в узкие ворота, которые сразу же захлопнулись. Путники очутились на большой площади, посыпанной желтым песком. Там и сям по площади маршировали отряды Спрутов. А дальше вздымался серой бесформенной глыбой замок.
— Почему он такой некрасивый? — спросила Смешинка. — И тяжелый.
— Ошибаешься, он очень красив, — возразил царевич. — Просто он вырублен из целой скалы. Смотри, какая мощь в нем! Если закрыты все коридоры замка, никакой враг не в силах взять его штурмом.
Девочка завидела несколько черневших отверстий в стенах замка.
— Это коридоры? А куда они ведут?
— Все коридоры ведут в большой зал, где находится мой отец, Великий Треххвост.
Они вошли в чернеющее отверстие и оказались в просторном высоком коридоре. У стен с обеих сторон стояли пустые клетки из прочнейшего китового уса, тускло освещенные ночесветками. Смешинка уже хотела спросить царевича, зачем эти клетки, но тут они очутились в громадном зале.
О, теперь они почувствовали, что находятся в замке подводного владыки! Три стены зала, в которых виднелось множество чернеющих отверстий других коридоров, были выложены разноцветными ракушками и ярко освещены двойными рядами гигантских звезд Офиур. Четвертая стена была прозрачная, выпуклая. Приглядевшись, Смешинка поняла, что стена сделана из тысяч отполированных раковин-плакун. За стеной виднелся ярко освещенный уютный грот с выступами, по которым вились водоросли, словно стекали изумрудные водопады.
Посреди зала стояла большая клетка. Она была пуста. Дальше виднелись три клетки поменьше. У каждой из них на длинных цепях были прикованы такие свирепые существа, что при одном их виде кровь стыла в жилах.
Смешинка сразу узнала их, так как изображения советчиков Великого Треххвоста — Мурены, Барракуды и Щуки-Мольвы, высеченные на стенах Голубого дворца, хорошо запомнились ей. Гибкая, змееподобная Мурена, апатичная с виду Щука-Мольва и беспрерывно скалящая зубы Барракуда сейчас внимательно изучали прибывших, то и дело кланяясь царевичу.
Но тут цепи загремели — советчики разом повернулись к прозрачной стене. Путешественники тоже взглянули на стену и — замерли.
В гроте появилось невиданное чудовище. Откуда-то из мрака медленно выплывало длинное извивающееся туловище. Глаза — во много раз больше глаз Кракена — уставились на путешественников. Острая, вытянутая далеко вперед пасть приоткрылась в улыбке, показывая густые ряды устрашающих зубов — больших, чем у Кашалота. У чудовища оказался поразительный хвост, собственно, не один хвост, а три, выходящих один из другого: первый, заканчивающийся, как обычно, поперечным плавником, затем второй — точно такой же, только поменьше, из которого вытягивался третий — длинный, голый, блестящий.
