очень интригующе. Буду с нетерпением ждать.
Я бы с радостью выпрыгнул прямо на дорогу. Вот только это был урезанный четырехместный пикап без задних дверей. И все, что мне оставалось, – это молча страдать.
* * *
Усач не просто принес свои «быстротели», он еще и букет для Кэр прихватил. Гадких лилий. Знаете, моя мама никогда не любила лилии. Может, это было что-то личное, но они ее всегда вгоняли в тоску. А сейчас она благодарила этого усача за них!
– Не знаю, насколько уместны цветы, – пожал плечами Усач. – Просто хотел вас немного порадовать, – усы потянулись к ушам. – На случай, если быстротели не удались.
– Она терпеть не может лилии, – влез я.
– Макс! – одернула меня Кэр, принимая цветы. – Очень мило, шериф. Спасибо!
– А где мистер Незалс? – я вытянул шею, тщетно надеясь что-то разглядеть за широкой спиной нежеланного гостя.
– Странное дело, – нахмурился Усач. – Его не было дома. Только собака гавкала.
– Он не выходит без Графа, – хмыкнул я.
– Причин ломать дверь у меня не было.
– Может, вы плохо звали?
– Макс, – одернула меня Кэр. – Прекрати. Навестим его завтра.
Кэр приняла из рук вторженца цветы и тефтели.
– Занимайте места, я лишь поставлю цветы в вазу.
– Марго сказалась больной, – извиняясь, сообщила Кэр, водружая букет на стол.
– Так что смотрите, не отравитесь, – ехидно заметил я, на самом деле желая Усачу именно этого.
И вот передо мной стоит ваза с дурацкими лилиями, у Кэр в руках бокал вина, что притащил Усач, а на моей тарелке его гнусная тефтеля. Я душу ее вилкой, как клопа. Ковыряю нещадно и с особой жесткостью. Но не ем. Я не преломлю пищу с врагом. Моя мать мило беседует с этим навязчивым типом, который что-то вынюхивает. Тефтеля превратилась в лепешку на тарелке. Взрослые старательно этого не замечают.
– А можно значок ваш посмотреть? – вторгаюсь я в их разговор.
– Макс, мы за столом, – встрепенулась Кэр.
– Все нормально, – Усач протянул мне жетон.
Я повертел в руке увесистую блестящую бляху.
– Рук Войник, – прочитал я. – Вы в курсе, что Рук [20]– это грач? Любите птичек?
– Макс, прекрати, – шикнула Кэр.
– А еще это ладья, – улыбнулся в усы наш «гость». – Играешь в шахматы?
– Не с мошенниками, – парировал я. – Ведь «рук» – это еще и обманщик.
– Достаточно! – Кэр кинула салфетку на стол. – Что на тебя нашло?
– Это на тебя что нашло? – я выскочил из-за стола, так что бокал с вином опрокинулся, и кровавая лужа расползлась по белизне скатерти.
Я выбежал на лестницу и, перепрыгивая через ступеньку, добрался до второго этажа и замер, прислушиваясь.
– Мне лучше уйти, – говорит Усач.
Тебе вообще лучше было не приходить. Мысли шипят, раскаленные добела.
– Нет, – заявляет Кэр. – Он не должен себя так вести.
– Все нормально, он еще ребенок. Мы не знаем, что он пережил, – это Усач подлизывается. – Ему нужно время.
Никакое время тебе не поможет, Усач!
Я шарю взглядом. Спальня Кэр открыта, на кровати лежит ее альбом. Тот, что она прятала от меня. Тот, в котором что-то рисовала. Скорее всего, наброски кукол. Злость переполняет меня, я хочу уничтожить ее работы, порвать, расквитаться. Как она может любезничать с Усачом? Он ведь не мой отец! Он никогда не сможет им стать. Кэр – гнусная предательница!
Вот альбом в моих руках.
– Прости, я сейчас, – должно быть, Кэр встает из-за стола.
У меня мало времени. Я открываю альбом и с ужасом смотрю на страницы. Вороньи клювы, безглазые лица, звериные оскалы, руки-ветви. Я переворачиваю листы, и с каждого разворота на меня смотрят монстры. Те самые монстры, что приходят во снах. Вот лица с ползущими из глазниц жуками, а вот пауки, свившие кокон-кокошник на голове грустной девушки, паутина фатой падает до ее пят, а кисти рук парят отдельно двумя тонкими мерзкими пауками. Я судорожно сглатываю, но не могу перестать смотреть. Еще разворот, теперь передо мной алтарь и хоровод черных силуэтов вокруг. Черные балахоны скрывают тела, но из-под них выходят узловатые корни, стелятся по земле уродливыми щупальцами. Сверху черный круг, словно наклоненная чаша. Из нее вниз течет вязкая струйка, замершая на полпути до алтаря.
Шаги. Скрип половиц.
– Ты должен спуститься и извиниться, – Кэр стояла между мной и моей комнатой.
Тут она видит альбом в моих руках. Выхватывает его, закрывает и кричит:
– Немедленно спустись и извинись!
– Нет, – руки сжались в кулаки. – Пусть убирается из нашего дома!
– Ты ведешь себя отвратительно, Максимилиан Джейкоб Вуд!
– Это ты отвратительна! – голос сорвался на крик. – Он не заменит отца!
– Что за ерунда? Это всего лишь дружеский ужин.
– Ты хочешь заменить его Усачом! А еще ты создаешь монстров! Я видел их! Видел в твоем альбоме! Видел наяву! – я не в силах остановиться. – Это ты во всем виновата! Ты виновата, что он бросил меня. Из-за тебя!
– Я не понимаю, – бормочет Кэр. – Что ты такое несешь? Видимо, это все – последствия сотрясения.
– Ты предаешь его! Тебе так сложно его ждать? Зачем тебе этот грач?
– Я просто живу дальше, сынок. Мы живем дальше. И я хочу, чтобы у меня были друзья. Я больше не хочу быть одной.
– Ты не одна! У тебя есть я! Тебе это мало?
Кэр хотела обнять меня, но я вывернулся.
– Я никогда не брошу тебя. Никогда. Ты самое ценное, что у меня есть. Я люблю тебя больше всего на свете, сынок. Но тебе пора смириться, что твой отец не вернется. Он ушел. Навсегда. Прошлое пора оставить в прошлом.
Я отступил на шаг.
– Так ты знала? Ты все это время знала?
– Знала что? – Кэр протянула ко мне руку, но я отшатнулся.
– Что мой отец застрял в прошлом. Что он не может вернуться!
– Макс, тебе надо прилечь. У тебя жар.
– Ответь мне! – я орал изо всех сил.
– Макс, я люблю тебя.
– Если бы любила, то не стала бы неудачницей! Если бы любила, то он бы тебя не бросил!
Кэр отступила на шаг и приложила руки к груди.
– Ты бы не бросила своих кукол! Я бы мог тобой гордиться! Мы бы могли жить нормально! Может, он бросил тебя, потому что ты неудачница!
– Твой отец мертв! – Кэр заплакала. – Ты это хотел услышать?
В голове загудело.
– Нет, я не верю тебе!
– Это правда, Макс! Он умер! Но ты был слишком мал, чтобы принять это. А потом… Потом я не нашла сил, чтобы вновь рассказать тебе об этом.
– Я не верю! – я ненавидел эту женщину и потому крикнул: – Лучше б это
