Генриху хотелось, чтобы народ его полюбил, а народу, уже давным-давно разочаровавшемуся в предыдущем короле, хотелось верить, что новый правитель заслуживает любви. Король и его подданные обожали всякие празднества и церемонии, а потому бракосочетание, а также коронация Генриха и принцессы Екатерины превратились в величайшее торжество. Кроме того, король участвовал во всевозможнейших турнирах, неизменно выходя из них победителем (о чем не забывали заранее позаботиться придворные), так что все наперебой стали восхвалять его как человека совершенно выдающегося. Эмпсона, Дадли и их сторонников обвинили во всех смертных грехах, кроме тех, что за ними на самом деле водились: несчастных выставили к позорному столбу, потом возили верхом на лошади, усадив лицом к хвосту, избивали и, наконец, обезглавили, на радость народу и для пополнения королевской казны.
Римский папа совершенно себя не щадил, если в мире назревала очередная заваруха, не смог он остаться в стороне, и когда в континентальной Европе разгорелась война между мелкими враждующими итальянскими государствами, чьи правители были так или иначе связаны родственными узами с членами королевских семей других стран, также пожелавшими отхватить себе кусок полакомей от этих земель. Генрих Восьмой, воспылав внезапной любовью к папе, направил своего посла к французскому королю, велев объяснить тому, что негоже идти войной на его святейшество, отца всех христиан. Но французского короля такое родство нисколько не трогало, к тому же он не захотел удовлетворить притязания английского короля на некоторые французские владения, и страны вступили в войну.
Генрих Восьмой. С портрета работы Ганса Гольбейна
Не стоит перегружать эту историю перечислением всех козней и уловок, которыми не брезговали участвовавшие в ней правители, скажу лишь, что Англия заключила скоропалительный союз с Испанией, а та обвела ее вокруг пальца и сговорилась с Францией. Сэр Эдвард Говард, бесстрашный адмирал, сын графа Суррея, особо отличился своей храбростью в стычке с французами, но, увы, смелость не заменила ему разума: приплыв во французский порт Брест с несколькими гребными лодками, он попытался (желая отомстить за поражение и гибель сэра Томаса Нивета, еще одного бесстрашного английского адмирала) захватить несколько больших французских кораблей, стоявших под защитой пушечной батареи. В итоге, когда отгремела пальба, он очутился на борту одного из них вместе с оставшейся от всей его команды дюжиной моряков, был сброшен в море и утонул. Правда, до этого сэр Томас снял с груди золотую цепь и золотой свисток — знаки адмиральского достоинства — и швырнул в воду, чтобы они не стали вражеским трофеем. После такого поистине сокрушительного разгрома — ведь сэр Эдвард Говард был прославленным героем — король решил, что сам завоюет Францию. Казнив, на всякий случай, ненадежного графа Суффолка, запертого его отцом в Тауэр, он поручил королеве Екатерине управлять страной в его отсутствие. Генрих приплыл в Кале, где к нему присоединился император Германии Максимилиан, прикинувшийся его солдатом и принимавший от него жалование: подобная чепуха льстила тщеславию самодовольного задиры. Король умел, конечно, побеждать в турнирах, если противники ему поддавались, и потому решил, что настоящее сражение — это когда раскидывают шатры из яркого шелка, которые валит на землю бесстыжий ветер, и вывешивают пестрые знамена и шитый золотом штандарт. Однако удача сопутствовала ему, хоть он этого и не заслуживал: потратив уйму времени на расстановку шатров, развешивание знамен, шитого золотом штандарта и прочий маскарад, он схватился с французами в месте под названием Гингейт, и те, охваченные непередаваемой паникой, пустились наутек с такой стремительностью, что сражение с тех пор называют в Англии «Битвой шпор». Но Генрих не воспользовался своей победой и, решив, что с него уже хватит настоящей войны, возвратился домой.
Король Шотландии, шурин Генриха, в этой войне пошел против него. Граф Суррей, английский полководец, двинулся ему наперерез, покинул границы своих владений и перешел через реку Твид. Две армии сошлись, после того, как шотландский король переправился через реку Тилл и встал лагерем на Флодденском холме, последнем в гряде Чевиот. Час сражения пробил: армия англичан расположилась внизу, в долине. А шотландцы, поделившись на пять отрядов большой численности, стали бесшумно спускаться вниз. Так и вышли они навстречу английской армии, выстроившейся в одну длинную шеренгу, и отряд копьеносцев во главе с лордом Хоумом бросился в атаку. Сперва шотландцы взяли было верх над англичанами, но те сопротивлялись отчаянно и дрались как звери, так что шотландский король, чуть не захвативший вначале английский королевский штандарт, пал в бою, а шотландское войско было разбито наголову. Тысячи шотландских воинов полегли в тот день на Флодденском поле, и было среди них очень много людей благородного звания. Еще долгое время крестьяне в Шотландии не хотели верить, что их король погиб в этом сражении, — ведь англичане не нашли железного пояса, который он носил в наказание за то, что не был любящим и преданным сыном. Но куда бы ни запропастился этот самый пояс, англичане завладели мечом короля, его кинжалом и перстнем, не говоря уже об израненном теле. В общем, никаких сомнений тут быть не может, тем более, что многие знатные англичане, не раз встречавшиеся с королем Шотландии, опознали его.
Генрих Восьмой подумывал о возобновлении войны с Францией, но французский король желал мира. Его королева была в то время при смерти, и, хотя королю перевалило за пятьдесят, он решил посвататься к сестре Генриха, принцессе Марии, несмотря на то, что ей только исполнилось шестнадцать и она была помолвлена с герцогом Суффолком. Молоденьких принцесс отдавали замуж, невзирая на их предпочтения, брак был заключен, и несчастную девушку отправили во Францию, позволив ей взять с собой из всей свиты лишь одну-единственную англичанку. Эта англичанка, прелестная юная особа по имени Анна Болейн, была племянницей графа Суррея, ставшего после победы при Флоддене герцогом Норфолком. Анна Болейн — имя, которое, как вы вскоре убедитесь, следует взять на заметку.
Так вот, король Франции, необычайно гордившийся своей молодой женой, надеялся долгие годы наслаждаться своим счастьем, избранница его, как мне кажется, приготовилась так же долго страдать, но через три месяца он взял да умер, оставив ее молодой вдовой. Новый французский монарх, Франциск Первый, быстро смекнул, что в его интересах выдать ее теперь за англичанина и посоветовал ее первому возлюбленному, герцогу Суффолку — его Генрих отправил за сестрой во Францию — жениться на ней. Сама принцесса так любила герцога, что тоже потребовала, чтобы он тотчас на ней женился, пригрозив, что иначе он потеряет ее навеки, и они обвенчались. Генрих же впоследствии их простил. Чтобы расположить к себе короля, герцог Суффолк обратился к его всесильному фавориту и советчику Томасу Уолси — личности, равно прославившейся в истории и своим взлетом, и падением.
Уолси, сын почтенного мясника из Ипсвича в графстве Суффолк, получил столь блестящее образование, что стал наставником в семье маркиза Дорсета, благодаря которому был затем назначен одним из капелланов покойного короля. После восшествия на престол Генриха Восьмого Уолси пошел в гору и завоевал безграничное доверие короля. Он был теперь архиепископом Йоркским, кроме того, папа произвел его в кардиналы, и любой, кто хотел добиться в Англии влияния, а также благосклонности короля — будь то иноземный монарх или английский дворянин — должен был подружиться с всемогущим кардиналом Уолси.
Любой, кто хотел добиться в Англии влияния, должен был подружиться с всемогущим кардиналом Уолси
У кардинала был веселый нрав: он любил потанцевать и пошутить, спеть песню и выпить, а это был самый надежный способ завоевать такое большое с виду сердце короля Генриха. Уолси, как и король, обожал пышность и блеск. Он был великим знатоком богословской науки своего времени, где самым главным было умение находить убедительные оправдания и объяснения неправедным делам, доказывая, что черное — это белое или какое-нибудь еще. Такая ученость устраивала короля. По многим сходным причинам кардинал был у короля в большой милости и, превосходя его умом, необычайно ловко вертел им, наподобие хитрого укротителя, который умеет усмирить льва, тигра, да и вообще любого злого и коварного зверя, готового в любой миг наброситься и растерзать. Никто до милорда кардинала не жил в Англии в такой роскоши. Богатство его было баснословным, и, как говорили, могло сравниться лишь с сокровищницей короны. Дворцы кардинала не уступали своим великолепием дворцам короля, а в свите его состояло на восемьсот человек больше. Уолси, в пламенно-алых одеждах, в золотых туфлях, разукрашенных драгоценными камнями, повелевал своими придворными. Сопровождавшие его всадники выезжали на чистопородных скакунах, а сам кардинал трусил на муле в седле из красного бархата, держась за золотую уздечку, вставив ноги в золотые стремена. и являя собой образец отменнейшего лицемерия.
