А потом что-то его царапнуло, и Николас резко открыл глаза. Миика скрёб крохотными коготками его грудь, попискивая от страха.
– Что такое, Миика?
– Просыпайся! – воскликнул мышонок. – Пришёл кто-то большой и рогатый!
И тут Николас увидел его.
Он стоял так близко, что мальчик не сразу сообразил, кто перед ним. Зверь не был похож на медведя, хотя размерами ему не уступал. Зато немного напоминал лося: тот же блестящий тёмно-серый мех и лобастая голова. Но с лосями Николасу сталкиваться доводилось, и это был точно не лось. Грудь животного – не серая, но белоснежная, – тяжело вздымалась; из неё вырывались странные звуки, словно в предках у него повстречались волк и дикая свинья. Голову венчали раскидистые бархатистые рога. Они походили на ветви деревьев, согнутые ветром.
Наконец Николас понял, кто это.
Олень.
Огромный, разгневанный олень.
Который смотрел прямо на него.
Взгляд этого огромного зверя не сулил ничего хорошего. Тёмно-серый мех напоминал затянувшие небо снеговые облака. Олень повёл головой слева направо, потом вздёрнул морду и издал странный рокочущий звук, словно в груди его клокотал гром.
Миика снова испуганно пискнул. Николас вскочил на ноги.
– Хороший олень! Хороший мальчик! Ты же мальчик?.. – Николас посмотрел вниз, чтобы убедиться. – Да, ты мальчик. Всё в порядке. Я тебя не обижу. Хорошо? Я друг.
Эти слова не возымели никакого эффекта.
Напротив, они только побудили оленя встать на дыбы. Теперь он нависал над Николасом, и копыта рассекали воздух в опасной близости от его лица.
Николас вжался спиной в дерево. Сердце отчаянно колотилось о грудную клетку.
– Что же нам делать? – тихо спросил он Миику, но, если у мышонка и были какие-то соображения, делиться ими он не торопился.
– Может, попробуем убежать? – пробормотал Николас, прекрасно зная, что ему не удастся обогнать оленя. Дыхание срывалось с губ мальчика облачками белого пара, а сам он словно заледенел от испуга.
Олень высился над ним огромной массой меха и мышц и шумно пыхтел. Он пришёл через бурю – дикий, ревущий – и теперь наклонил голову и наставил на Николаса ветвистые рога. Наверное, это был самый большой и яростный олень во всей Финляндии.
Небо раскроила молния, и Николас кинул взгляд вверх.
– Держись крепче, Миика, – сказал он и подпрыгнул, ухватившись обеими руками за ветку над головой. Под рокот грома он едва успел ускользнуть из-под оленьего носа, когда тот врезался прямо в сосну. Николас закинул ноги на ветку и вцепился в неё изо всех сил. Он надеялся, что оленю вскоре наскучит его гонять, и зверь уйдёт. Но тот не торопился – только рыл копытами землю да нарезал круги возле ели.
И тут Николас кое-что заметил.
Олень прихрамывал. Из задней ноги у него торчала какая-то палка. Приглядевшись, Николас понял, что его подстрелили из лука.
«Бедное животное», – подумал мальчик.
В следующий миг спасительная ветка затрещала, и Николас полетел вниз, тяжело приложившись спиной о землю.
– А-а-а-а-х! – простонал он.
Тень лесного оленя накрыла его с головой.
– Погоди, – выдавил мальчик, хватая ртом воздух. – Я могу её вытащить.
Он жестами изобразил, как будет вытаскивать стрелу из ноги. Олени, как правило, плохо понимают язык жестов; возможно, поэтому зверь в ответ лишь мотнул головой, ударив Николаса рогами по рёбрам. Миика от такого поворота пулей вылетел из кармана, кувырнулся в воздухе и врезался точнёхонько в дерево.
Николас встал, хотя ноги у него подкашивались, и сказал, с трудом дыша:
– Тебе больно. Я могу помочь.
Олень замер. Потом сердито засопел и что-то промычал. Николас глубоко вздохнул и, собрав всю храбрость в кулак, кинулся вперёд. Он осторожно прикоснулся к ноге оленя чуть повыше того места, где торчала стрела. И замер.
Перья на стреле были серыми. Совсем как на той, что чуть не попала в медведя. Эта стрела принадлежала охотнику Андерсу.
– Они были здесь, – подумал Николас вслух.
Вспомнив, как отец помогал лосю, мальчик набрал полные ладони снега и обложил им рану.
– Будет больно, но ты уж потерпи, ладно? Потом станет легче.
Наконечник засел глубоко, но кровь вокруг древка уже запеклась. Значит, оленя ранили несколько дней, если не недель назад. Бедный зверь обеспокоенно переступил с ноги на ногу и снова протяжно замычал.
– Всё хорошо, всё хорошо, – приговаривал Николас, осторожно вытягивая стрелу.
Олень задрожал, а потом вдруг развернулся и укусил Николаса за ляжку.
– Эй! Я тебе тут помочь пытаюсь! – обиженно вскрикнул мальчик и наконец выдернул наконечник.
Олень опустил голову, на мгновение застыл, а потом обильно помочился.
– Вот и замечательно, – пробормотал Николас, собирая остатки смелости. Взяв ещё снега, он аккуратно прижал его к ране.
Через несколько минут олень перестал трястись и вроде бы успокоился. Вырывающиеся из ноздрей облака пара уменьшились, и животное начало рыть носом снег в поисках травы.
Чувствуя, что олень потерял к нему интерес, Николас встал. Покрытые мозолями ноги в худых башмаках тут же напомнили о себе. Николас поморщился и принялся отряхиваться от снега. Миика, который успел оправиться от столкновения с деревом, подбежал к мальчику, и тот привычным жестом усадил его в карман. Одновременно посмотрев вверх, они нашли глазами самую яркую из всех звёзд – Полярную. Николас огляделся по сторонам и увидел большое озеро на востоке и ледяную равнину на западе. Затем он сверился с картой. Им нужно двигаться прямо на север, желательно не отклоняясь от маршрута. И мальчик пошёл, утопая в сугробах, которые выросли вокруг, пока он спал. Но вскоре услышал за спиной чьи-то шаги.
Олень.
На этот раз он не пытался поднять Николаса на рога. Только наклонил голову, как обычно делают собаки.
– Не нравятся мне эти мшистые ветки, что растут у него из головы, – проворчал Миика.
Николас всё шёл, и всякий раз, когда он останавливался, олень тоже застывал на месте.
– Кыш! – попытался прогнать его Николас. – Уж поверь, там, куда мы идём, тебе не понравится. Товарищ из меня не ахти, а путь нам предстоит долгий.
Но олень упорно не отставал. Через несколько миль Николас почувствовал, что силы его на исходе. Ноги налились свинцом. Сквозь дырки в башмаках проглядывали замёрзшие пальцы, а голова гудела от холода и голода. Однако олень, несмотря на рану, выглядел ничуть не уставшим. Наконец Николас поневоле присел под деревом, чтобы отдохнуть. Сохатый подошёл к нему, поглядел на худую обувку и стёртые в кровь ступни, а потом наклонил голову и подогнул передние ноги.
– Хочешь, чтобы я залез к тебе на спину? – недоверчиво спросил Николас.
Олень фыркнул и что-то промычал.
– Это значит «да» на твоём языке? Миика, как ты думаешь?
– Думаю, это значит «нет», – ответил Миика.
Но Николас так устал, и у него так болели ноги, что он решил рискнуть.
– Ты же понимаешь, что везти придётся двоих? Меня и моего мышонка. Не возражаешь?
Олень вроде бы не возражал. Поэтому Николас забрался на него и сделал единственное, что ему ещё оставалось.
Понадеялся на лучшее.
К удивлению Николаса, ехать на олене оказалось не так сложно, как он думал. Приходилось, конечно, мириться с тряской, но это всё равно было куда лучше, чем идти пешком, особенно на стёртых ногах. Да и к тряске Николас со временем привык. Он сидел на широкой спине оленя и осторожно прижимал руку к карману, чтобы Миика не замёрз.
– Нужно придумать тебе имя, – сказал он. – Олени, может, и обходятся без имён, но людям без них никак. Так, что бы нам… – Мальчик прикрыл глаза и вспомнил сон о родителях и озере Блитцен. – Как тебе Блитцен? Оно означает «молния».
Олень навострил уши и вскинул голову. Николас решил, что ему нравится.
– Значит, так и буду тебя звать.
Олень вроде был не против.
Николас, Миика и Блитцен уходили всё дальше на север. С каждым днём становилось холоднее, и Николас не уставал благодарить судьбу за то, что она свела его с оленем, и доброй старухой, подарившей ему шаль, и Миикой, который согревал ему руку. Мальчик часто наклонялся, чтобы обнять оленя и скормить ему ягоду-другую или кусок гриба из тех запасов, которые остались у него в правом кармане.
Наконец весь мир вокруг выкрасился в белый цвет: куда ни глянь, только белый снег и белый лёд. Николас понял, что они добрались до пустого пятна на карте. Сугробы становились всё глубже, а ветер – всё сильнее, но Блитцена это ничуть не заботило. Олень твёрдо стоял на ногах и взрывал снег широкой грудью. Трудно было разглядеть что-то сквозь плотную пелену пурги, но пару раз Николас различал на горизонте прерывистые очертания тёмных скал.
