- О великом думаешь? - спросила Рита. - А мы просто танцуем.
- Ну и что? - небрежно сказал Андрей.
- Ничего, - спокойно сказала Рита. - Танцевать будешь?
- Не буду. Страусиный оптимизм.
- Соизволишь кофе выпить?
- Нет.
- Сладкий пирог? Приобретен в кулинарии "Будапешт".
- Нет. - Андрея злило, что Рита не одна.
- Тогда в шахматы. Сережа! Иванчик! Хочу с ним сыграть. - И Рита показала на Андрея.
- Не люблю твое такое настроение, - сухо сказал он и отвернулся.
- А мы обычные смертные! - Рита тоже рассердилась. - Мы не таланты!.. - Риту всегда раздражало в Андрее нежелание скрывать настроение и свою какую-то надменность - не в отношении ее, а вообще как свойство его характера.
- Успокойся, - сказал Иванчик Рите. - Нехорошо.
- Не успокоюсь!
- Андрей, не обращай внимания.
Андрей вежливо улыбнулся. Из всей Ритиной компании ему нравились Иванчик и Сережа. Они были ему понятны.
- Я думал, у тебя никого нет, - сказал Андрей примиряюще. Пригласить хотел.
- Куда?
- Тут... на завтра. - Андрей замолчал. - Концерт. Я буду выступать.
- Ребята, меня приглашают на концерт. Вот он! - Рита показала на Андрея. Потом повернулась к нему: - А я приглашаю тебя сыграть со мной в шахматы. И сегодня! - Рита уже не хотела ничего прощать Андрею. - Длинный вон танцует... - Она кивнула на Витю. - Влюблен в меня с третьего класса. Все сделает, что потребую.
- А ты?
Рита откинула голову и посмотрела на Андрея.
- А ты? - повторил он.
- Играй на скрипке, если не хочешь в шахматы. Сейчас играй! Для всех. Ты ведь их не приглашаешь! - Рита показала на ребят. - Они тебе не нужны...
Ребята понимали, что Рита, может быть, и не права, но Андрей для них был все-таки "человек не из нашей школы".
- Заказывают твист! - крикнула Рита.
Тот, у кого следили ботинки, незаметно вошел в комнату, негромко спросил:
- Музыкально-литературный утренник, а?
Иванчик опять сказал:
- Не надо, Рита.
- Надо, - упрямо ответила Рита.
Выключили радиолу, и в комнате образовалась тишина, та самая, при которой не знаешь, куда девать руки или куда деться вообще самому. Подобная тишина возникает в жизни непредвиденно и быстро делается безвыходной для того, по чьему поводу она возникла.
Рита стояла перед Андреем, дерзкая, насмешливая. Андрей побледнел, губы его превратились в узкую полоску. Грудь его была неподвижной, и казалось, Андрей не дышит совсем.
- Витя, дай скрипку, - сказала Рита.
Витя принес из коридора скрипку и смычок Андрея. Рита взяла и держала теперь сама скрипку и смычок.
- Ладушки, ладушки... Где были - у бабушки... - Витя начал прихлопывать в ладоши и пошел по кругу.
Андрей побледнел еще больше. На лице только слегка подрагивали ноздри. Руки были опущены, застыли, и только слегка тоже подрагивали кончики пальцев. Он должен был принять какое-то решение. Немедленно! Это все понимали, и прежде всего сам Андрей.
Рита держала скрипку и, совсем как Ладька, покачивала на пальце смычок. Так. Небрежно. Коричневый прутик.
Андрей выхватил у нее скрипку и начал отпускать на колках струны. Вдруг сорвал одну струну, и она повисла, как простая проволока... Вторую, и она тоже повисла, как простая проволока...
- Зачем ты это? - попытался вмешаться Иванчик. - Что ты делаешь!
Андрей не обратил на Иванчика никакого внимания. Еще рывок - и оборвана третья струна. Потом он выхватил у молчавшей Риты смычок, поднял скрипку и провел смычком по единственной оставшейся струне. Он будто швырнул звук к ногам Риты. Андрей вначале не думал срывать струны, а хотел их только спустить с колков, кроме одной. Но так получилось... Он не владел уже собой.
- Танец на одной струне, - объявил Витя.
Андрей полным смычком и на полную силу начал играть ритмичный танец. Он посчитается за все, что с ним произошло в школе, потом здесь, в гостях у Риты!
Смычок прыгал, кувыркался. Андрей перебрасывал его за подставку, и опять за подставку, и опять обратно. А потом пальцами по корпусу скрипки, как по барабану, а потом опять смычком - и-а-а!.. И опять пальцами... Андрей оскорблял скрипку и себя. И пусть... И пусть... Вундергайгер! Ослиный мост!.. Но так он сейчас защищался и ничего другого придумать не мог. Он никогда ничего не мог придумать.
Ребята молчали. Только Витя Овчинников крикнул:
- Андрюшка гений!
Рита смотрела на Андрея. Она чувствовала себя виноватой во всем, что случилось теперь вот со скрипкой, с Андреем. Она знала, что умеет быть виноватой, но тоже ничего не могла с собой поделать. Никогда вовремя. И в особенности в ее отношениях с Андреем. Она их еще сама не понимала и не хотела заставить себя это сделать. Почему-то для этого требовались усилия, и это ее смущало.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
По коридору шел Всеволод Николаевич, директор. Он только что вернулся из консерватории, где обо всем окончательно договорился - помещение для распевки хора, орган, рояли, артистическая комната, раздевалки, буфет. Надо предусмотреть и проверить все до мелочей. Лучше всего попытаться это сделать самому, так спокойнее. Хотя бы в той степени, в которой вообще может быть спокойным директор школы.
Всеволод Николаевич подошел к двери кабинета, толкнул дверь заперто. Пожал плечами и отправился дальше.
Директор заглядывал в классы, показывал руками - не отвлекайтесь, репетируйте. Сейчас нет чинов и званий, все равны в своей ответственности перед завтрашним днем. В одном классе - фортепьянный ансамбль. В другом арфы. Бежали под пальцами струны, будто мелкие волны на ветру. В репетиционном зале собрался школьный хор. Тоже все были очень серьезными. Горел свет в нотной библиотеке. Там, известное дело, сидел Гусев. Директор решил в библиотеку не заглядывать - Гусева ему и без того хватает, - и он направился в учительскую. Только открыл дверь, как к нему подскочила диспетчер Верочка и начала обеспокоенно говорить:
- Звонил Савин-Ругоев. Приедет на концерт. Страшновато как!
- Вы перепутали, Верочка, Савин-Ругоев, очевидно, просто приедет в консерваторию по своим делам.
- Он спрашивал, когда начало концерта.
Из другого конца учительской прозвучал голос Ипполита Васильевича:
- Это я его позвал.
Старейший педагог школы сидел в своей среднего размера карете, и было непонятно, дремал он или о чем-то думал.
- Ипполит Васильевич, как вы могли... - опять обеспокоенно заговорила Верочка. - Пригласить знаменитого композитора так вот... К нам. - Верочка при этом взглянула на директора, ожидая поддержки, но директор молчал.
Ипполит Васильевич выглянул из кареты и качнул головой:
- Пускай послушает злодеев.
Голос у него был насмешливым. Насмешливыми были и его глаза под седыми низкими бровями. Брови были похожи на козырьки, опущенные в солнечный день над витринами.
- Юный господинчик показал мне свое сочинение. Полифонией увлекается. Имеет собственные мысли о Беле Бартоке.
В учительскую заглянула комендант Татьяна Ивановна:
- Всеволод Николаевич, я вас повсюду ищу. Ключ от кабинета у меня. Там сидит Ладя Брагин. Занимается.
- Где Кира Викторовна?
- Премьера у ее мужа.
- Ах да... Я забыл.
- Всеволод Николаевич, так его можно отпирать?
- Кого?
- Брагина.
- Еще один злодей, - сказал Ипполит Васильевич.
- Идемте. - И директор поспешил выйти из учительской.
По коридору директор шел быстро, но Татьяна Ивановна все же сумела его обогнать и первой оказалась перед дверью кабинета. Поворачивается ключ в замочной скважине. Татьяна Ивановна и директор входят в кабинет. В кабинете никого.
- Куда же он подевался? - Татьяна Ивановна растерянно смотрит по сторонам, а затем почему-то на потолок.
Директор тоже удивлен. Ладонью потер подбородок, сказал:
- "Картинная галерея" сошлась, надеюсь, Татьяна Ивановна?
- "Могилу Наполеона" я раскладывала.
- "Могила" - самый сейчас подходящий пасьянс.
В полуподвале, как раз под кабинетом директора, располагается склад музыкальных инструментов. Окна узкие, темноватые, почти у потолка. Сквозь все помещение тянутся длинные деревянные полки, на которых громоздятся ящики, коробки, футляры от инструментов. Два огнетушителя украшают собой толстый опорный столб, покрашенный, как и весь полуподвал, неопределенной серой краской.
В углу склада, будто египетская пирамида, возвышалась гора скрипок. Среди скрипок лежало много маленьких, которые не больше школьного пенала. На скрипках мелом было начерчено "списать" и поставлены номера. Подобная надпись и номер были на рояле, который стоял без крышки, без клавишей, струны завязаны в пучок. Вдоль стен выстроились большие медные трубы, которые надевают через плечо и которые способны заглушить оркестр, черные кларнеты, красные фаготы. Присел в углу контрабас: он сегодня много потрудился. Его даже пытались возить на стульях вместе с партитурами симфоний и клавирами.
Павлик Тареев смотрел на старые, покрытые пылью скрипки, и в глазах его были растерянность и недоумение.
