Действительно, это был большой вопрос. Алиса окинула взглядом цветы и траву вокруг, но не увидела решительно ничего, что выглядело бы пригодным в пищу или для питья. Неподалеку от нее рос большой гриб, высотой почти с нее саму, и после того, как она заглянула под него, и по обе стороны от него, и за него, ей пришло в голову, что надо бы посмотреть, нет ли чего на шляпке.
Так что она поднялась на цыпочки, вытянула шею и заглянула через край гриба – и незамедлительно встретилась взглядом с большой синей гусеницей, которая сидела на шляпке, сложив руки, и спокойно курила длинный кальян, не обращая ни малейшего внимания ни на Алису, ни на что-либо еще.
Гусеница и Алиса молча смотрели друг на друга; наконец Гусеница вынула мундштук изо рта и обратилась к Алисе вялым, сонным голосом.
– Кто ты такая? – произнесла Гусеница.
Это было не самое располагающее начало беседы. Алиса ответила довольно застенчиво:
– Я… я и сама толком не понимаю, мэм, в смысле, сейчас… я знаю только, кем я была, когда встала сегодня утром, но, кажется, с тех пор я уже несколько раз менялась.
– Что ты имеешь в виду? – строго спросила Гусеница. – Объяснись.
– Боюсь, мэм, что я не могу объяснить себя , – сказала Алиса, которая поняла слово «объясниться» именно так, – потому что, видите ли, я
– это не я.
– Не вижу, – отрезала Гусеница.
– Боюсь, я не могу рассказать яснее, – повторила Алиса очень вежливо,
– потому что, прежде всего, сама этого не понимаю; и столько раз за день меняться в размерах – это так запутывает…
– Ничуть, – возразила Гусеница.
– Ну, может быть, вы просто еще с этим не сталкивались, – сказала Алиса, – но когда вы станете превращаться в куколку – вы же знаете, когда-нибудь вам придется – а потом в бабочку, думаю, вы почувствуете себя немного странно, не так ли?
– Ни на йоту, – ответила Гусеница.
– Ну, может быть, у вас другие чувства, – согласилась Алиса, – я знаю только, что я бы чувствовала себя очень странно.
– Ты! – презрительно произнесла Гусеница. – Кто ты такая?
Что возвращало их к началу разговора. Алису начала раздражать манера Гусеницы давать столь краткие ответы, так что она приосанилась и заявила очень веским тоном:
– Полагаю, сначала вы должны мне сказать, кто вы такая.
– Почему? – спросила Гусеница.
Это был еще один загадочный вопрос; и, поскольку Алиса не смогла придумать ни одной убедительной причины, а Гусеница, похоже, пребывала в очень скверном настроении, девочка попросту повернулась и пошла прочь.
– Вернись! – окликнула ее Гусеница. – Я скажу тебе кое-что важное!
Это, конечно, звучало многообещающе; Алиса развернулась и пошла обратно.
– Держи себя в руках, – сказала Гусеница.
– Это все? – спросила Алиса, пытаясь скрыть свой гнев, насколько это было возможно.
– Нет, – ответила Гусеница.
Алиса решила, что может и подождать, благо делать все равно нечего, а Гусеница, может быть, все-таки скажет в конце концов чтото важное. В течение нескольких минут Гусеница лишь молча пускала клубы дыма, но затем, наконец, расплела руки, вновь вынула мундштук изо рта и сказала:
– Значит, ты думаешь, что изменилась, так?
– Боюсь, что да, мэм, – сказала Алиса, – Я не могу вспомнить вещи, которые знала – и не проходит и десяти минут, чтобы мой рост не менялся!
– Не может вспомнить какие вещи? – спросила Гусеница.
– Ну, я пыталась прочитать «Трудолюбивую пчелу», но вышло что-то совсем другое! – ответила Алиса очень печальным голосом.
– Прочти «Ты уж стар, папа Вильям»,[ 15 ] – предложила Гусеница.
Алиса сложила руки и начала:
«Ты уж стар, папа Вильям, – юнец произнес, –
Волос твой побелел радикально,
Но стоишь вверх ногами! Ответь на вопрос –
В твоем возрасте это нормально?»
«С юных дней, – папа Вильям промолвил в ответ, –
Думал я – это мозгу опасно,
Но поняв, что мозгов в голове моей нет,
На макушке стою ежечасно.»
«Ты уж стар, – молвил сын, – как я раньше сказал,
Да и жиром изрядно набит;
Отчего ж ты не входишь, как прочие, в зал,
А в дверях исполняешь кульбит?
«С юных дней, – молвил старец, тряхнув сединой, –
Я поддерживал гибкой осанку,
Ибо мазал конечности мазью одной –
Вот, не купишь ли? Шиллинг за банку!
«Ты уж стар, твоя челюсть беззубая вся,
Ей лишь студень жевать остается;
Ты ж съедаешь с костями и клювом гуся –
Объясни, как тебе удается?»
«С юных дней, – старец рек, – по судам я ходил,
Вел с женой в каждом случае спор,
И развил свою челюсть, что твой крокодил –
Не ослабла она до сих пор.»
«Ты уж стар, – молвил сын, – и, вообще говоря,
Глаз твой менее зорок, чем прежде,
Как же ты в равновесии держишь угря
На носу?[ 16 ] Объясни мне, невежде.»
«Хватит! На три вопроса получен ответ! –
Крикнул старец нахальному сыну, –
Целый день, что ли, слушать мне этакий бред?
Прочь ступай, или с лестницы скину!»
– Это неправильно, – сказала Гусеница.
– Не совсем правильно, боюсь, – робко произнесла Алиса, – некоторые слова получились не те.
– Это неверно от начала до конца, – решительно заявила Гусеница, и на несколько минут повисла тишина.
Гусеница заговорила первой.
– Какого размера ты хочешь быть? – спросила она.
– Ах, дело даже не в точном размере, – поспешно ответила Алиса, – лишь бы он не менялся так часто, знаете ли.
– Не знаю, – отрезала Гусеница.
Алиса ничего не сказала; за всю ее жизнь ей столько не противоречили, и она чувствовала, что начинает терять самообладание.
– Тот, что сейчас, тебя устраивает? – спросила Гусеница.
– Ну, я хотела быть чуточку побольше, мэм, если вы не возражаете, – сказала Алиса, – трю дюйма – это такой никудышный рост.
– Это замечательный рост! – гневно воскликнула Гусеница, вытягиваясь во всю свою длину (в ней было ровно три дюйма).
– Но я к нему не привыкла! – жалобно оправдывалась бедная Алиса, думая про себя: «Хорошо бы эти создания не были такими обидчивыми!»
– Со временем привыкнешь, – сказала Гусеница, после чего засунула мундштук в рот и вновь принялась курить.
Теперь Алиса терпеливо ждала, пока та не заговорит снова. Спустя минуту или две Гусеница вынула кальян изо рта, зевнула раздругой и встряхнулась. Затем она спустилась с гриба и поползла прочь в траву, мимоходом бросив: «Одна сторона сделает тебя больше, другая – меньше.»
«Одна сторона чего ? Другая сторона чего ?» – подумала про себя Алиса.
«Гриба», – сказала Гусеница, словно ее спросили вслух; и в следующий момент ее уже не было видно.
Алиса осталась на месте, задумчиво разглядывая гриб и пытаясь определить, где у него одна и другая сторона; а поскольку гриб был совершенно круглый, вопрос оказался очень непростым. Тем не менее, в конце концов она обхватила шляпку руками, насколько хватило их длины, и отломила каждой рукой по куску.
«Ну а теперь – какой из них какой?» – спросила она себя и откусила чуть-чуть от правого, чтобы проверить эффект; в следующий миг она почувствовала сильный удар снизу в подбородок – он стукнулся о ее ноги!
Она была ужасно испугана этим стремительным превращением, но чувствовала, что нельзя терять ни секунды, ибо она стремительно сжималась; так что она постаралась поскорей откусить от другого куска. Ее подбородок так основательно прижало к ногам, что открыть рот было почти невозможно; но ей все же удалось сделать это и проглотить часть куска из левой руки.
«Итак, голова свободна!» – воскликнула Алиса с радостью, которая в следующий момент превратилась в тревогу, поскольку теперь она не могла обнаружить собственные плечи: все, что она могла разглядеть, посмотрев вниз
– это колоссальной длины шея, поднимавшаяся, словно гигантский стебель, над морем зеленой листвы.
«Чем может быть вся эта зелень? – спросила Алиса. – И куда подевались мои плечи? И, ой, мои бедные ручки, почему я вас не вижу?» Говоря это, она пошевелила ими, но это не дало результата – разве что легкий трепет прошел по листве далеко внизу.
Поскольку у нее, похоже, не было возможности поднести руки к голове, она попробовала опустить голову к рукам, и с радостью убедилась, что ее шея легко изгибается в любом направлении, словно змея. Ей как раз удалось изогнуть ее грациозным зигзагом, и она собиралась нырнуть в листву, оказавшуюся ничем иным, как кронами деревьев, под которыми она бродила перед этим – как вдруг резкий свист заставил ее поспешно отпрянуть; большая голубка бросилась ей прямо в лицо и принялась чувствительно бить крыльями.
