На мостике «Разина» было тревожно и нехорошо, но еще хуже стало, когда «Знамя» поднял свой первый сигнал. Ни сигнальщик Ежов, ни Васька не могли его разобрать — флаги колбасками висели в неподвижном воздухе и были непонятны. Наконец прочли. Вышло невесть что: «Флагманский врач» и «Прекратить охоту на моржей».
Безенцов кричал петушиным голосом, и даже Дымов ругался. Снова читали флаги и рылись в книге, но получалось то же самое. Наконец остальные суда подняли «Ясно вижу» до половины. Это значит: «Вижу, но не понимаю». Тогда «Знамя» спустил свой сигнал и поднял флаги в обратном порядке.
За «знаменских» знаменитых сигнальщиков чуть что по шее не надавали! И при воспоминании о такой несправедливости Васька даже съежился от злости.
— Здорово, сынок! — вдруг сказал за его плечами голос Ситникова.
Васька исподлобья оглянулся, но промолчал. Разговаривать было не о чем. Даже с Ситниковым.
— Полагается отвечать «здравия желаю», — спокойно сказал Ситников и сел рядом. — Слыхал, что тебя списали. Однако ты не жалуйся: поделом списали.
Васька жаловаться не собирался, и Ситников продолжал:
— Не лезь на командира. Не разводи панику в боевой обстановке. «Продали!» — тоже выдумал, что кричать.
Васька засопел носом. Он был бессилен. Объяснять Ситникову он не мог. Выходили в бой — кричали «ура!», а вышли — получилась одна пакость. Одна радость Безенцову.
— Знаю, что было, — неожиданно ответил Васькиным мыслям Ситников. — Всю петрушку знаю. Ничего. Наука.
— «Знамя» дал сигнал следовать по способности к Кривой косе, — усмехнулся Васька. — Последовали… точно коровы с водопоя — кто куда. Попробуй на земле-отвозных грязнухах догнать ледоколы!
Ситников покачал головой:
— Не тот человек командовал. Матвей Вершин, первого дивизиона начальник, раньше кочегаром был и дела не знает. Однако и он ни при чем. Просто флотилия еще не сделанная.
Васька промолчал. Осуждать Вершина ему не хотелось. Вершина осуждал Безенцов. Весь поход посмеивался; хорошо распорядился товарищ начальник. Доползут корабли до белых, а те их поодиночке перещелкают. Матвея Вершина Васька не знал, но чувствовал своим.
— Пойду, пожалуй, — вдруг сказал он и нагнулся вперед, чтобы встать, но не встал. Ситников положил ему руку на плечо.
— Некуда тебе спешить. Рассказывай, как авралил.
— Нечего рассказывать. — Васька взглянул на руку Ситникова, тяжелую и волосатую. — Поправилась рука-то?
Вместо ответа Ситников хлопнул его по плечу.
— Выкладывай!
Ситниковская рука, очевидно, была в порядке. Васька поморщился.
— Да нечего мне… — но передумал. — Ну, пришли, стали стрелять. Больше «Знамя» и «Сталин», а мы смотрели. Потом на «Сталине» замок у носовой пушки вырвало. Мы рядом стояли. Видели, как раненых с бака понесли. Потом пришли грязнухи. Постреляли и бросили. Потом все в кучу сбились и повернули назад… Тут я ему и сказал…
— Герой! — улыбнулся Ситников. — И дурак, между прочим. Орешь, не разобравшись. На «Буденном» и «Звезде» пушки просели — сдали крепления. И еще трубопровод машинный перелопался, оттого что пушки над самыми машинами поставлены… На «Сталине» взрыв, а на «Свободе» поломка в машине. А кто же виноват? Безенцов твой, что ли?
Васька молча уставился на зеленую воду. От скользкой, жирной ряби его мутило, но отвернуться он не мог.
— Вот что я тебе, щенок, скажу, — продолжал Ситников. — Если кто и виноват, так не тебе в том деле распоряжаться. Ты за своим смотри. И еще я тебе скажу: молодцы наши ребята. На недоделанных калошах в бой пошли. Пошли и повоевали что надо.
— Что надо? — удивился Васька. Так удивился, что даже повернулся к Ситникову.
— Что надо, — спокойно ответил Ситников. — Ты как думаешь: их на форменный бой послали? Чтоб как следует с неприятелем сразиться? Брось. Если б по-настоящему, так неготовых кораблей не брали бы. И весь штаб на судах пошел бы. А тут простая демонстрация. Пугнуть хотели белых: пять канлодок и три сторожевика — сила! И пугнули, между прочим. Преследовали они? Ничего не преследовали, а даже в Керчь смылись. — Ситников, улыбнувшись, покачал головой. — Белые по науке воюют, потому и пугаются. А мы напором. Нипочем они нас не побьют… После боя бросили свой десант, а Красная Армия тот десант ликвидировала. Вот тебе и все… Ты пойми, щенок, был бы ты умнее командующего, тебя бы и посадили командовать. А тебя не посадили — значит, помалкивай.
— Здорово, — сказал неубежденный Васька. — Здорово толкуешь. Больно умный, только тоже командовать не дают.
— Накрыл, — засмеялся Ситников. Васька ему определенно нравился. С головой парень. — Накрыл, да промазал. Командиром меня как раз назначили. Пойдем покажу.
От такой неожиданности Васька опешил. Первой мыслью было: если правда значит, не одни Безенцовы, значит, своя власть, значит, дело говорит Ситников. Но сразу же пересилила недоверчивость: а не врет?
Васька вскочил. Забыл бы свой чемодан, если бы Ситников не напомнил.
— Куда идти-то?
— А за мной.
И они пошли по железнодорожным путям. На ходу Васькино образование продолжалось. Ситников разъяснял:
— Одним напором, однако, не возьмешь. Будь у нас налаженность, бой дали бы, не только показ. Ни один враг не ушел бы. Значит, никуда еще не годимся, а когда как следует наладимся, возьмем верх.
Васька кивал головой. Теперь он все понимал. Теперь он снова хотел служить на флотилии. Но примут ли после «Разина»?
— Наши истребители, — сказал Ситников.
У стенки под самым плавучим краном на платформах стояли серые корпуса. Деревянные, со стальной рубкой, маленькие и какие-то угловатые. На носу ближайшего была надпись «Зоркий», на втором — «Смелый», на третьем «Прочный». Васька названия прочел, вслух, но они ничего не объяснили.
— Какие такие истребители?
— Так называются, — ответил Ситников. — Их сперва против подводных лодок строили. Моторные они и ходят по двадцать пять узлов. Весь здешний флот как стоячий обшибут. — И совсем другим голосом добавил: — Документы из госпиталя получил, товарищ начальник.
Васька быстро обернулся. Перед Ситниковым стоял огромных размеров, еще совсем молодой, но уже сильно бородатый командир. Синий китель его был измазан, и синие глаза смотрели весело.
— Ты что за юноша? — спросил он Ваську. Голос у него был густой, и Васька проникся к нему уважением.
— Ученик-сигнальщик, товарищ начальник.
— Пиши семафором: «Ситников — скотина, долго шляется».
Ваське в голову не пришло оспаривать авторитет товарища начальника. Он поставил чемодан наземь и написал не быстро, но отчетливо. Сигнальщик Ежов обучал его толком.
— Правильно, — сказал начальник.
— Был отпущен на берег до трех, — доложил Ситников.
— А теперь четверть четвертого, — и, покончив с Ситниковым, начальник снова повернулся к Ваське: — Какой флаг «Добро»? Что значит флаг «Ш»?
— «Добро» — желтый прямоугольный, «Ш» означает позывной «миноносец».
Васька отвечал без запинки. Флаги он знал твердо.
— Угадал. У нас этот самый «Ш» будет позывным истребителей… Где служишь?
— Списан со сторожевого судна «Степан Разин». Получил предписание в экипаж.
— Останешься у меня. Бумаги сдашь писарю в третьей теплушке… мы сами с экипажем сделаемся. Как фамилия?
— Саженков, товарищ начальник.
— Моя — Дудаков, чтоб ты не забыл. Саженков, значит? Будешь Салажонков. Так проще.
— Есть Салажонков! — обрадовался Васька.
— Ситников, бери его к себе на «Смелый». Он тоже на «С» начинается, а сигнальщика у вас нет. Посмотри, чтоб подучился семафору. Медленновато пишет.
— Есть! — ответил Ситников.
Так Васька познакомился с товарищем Дудаковым, начальником дивизиона истребителей, и стал сигнальщиком «Смелого», вся команда которого усилиями начдива была подобрана на «С»: командир, он же рулевой старшина, — Ситников, рулевые — Скаржинский и Суслов, старый Васькин знакомый, комендоры — Совчук и Савша, старшина-моторист — Суноплев, мотористы — Столбов, Суомалайнен и Сенник, сигнальщик — Салажонков Васька.
Суслов на «Смелом» работал и помалкивал, красоту наводить не успевал. Прочие тоже о себе не думали. Все мысли, вся красота были отданы истребителю. Его три мотора были прочищены до последнего блеска, проверены и налажены, его внутренние помещения заново отремонтированы, борта и надстройки покрашены темно-серым шаровым цветом, перекрытая брезентом палуба — черным битумом, а подводная часть — зеленым патентом. Белые буквы надписи подвели красным, а всю надпись для фасона заключили в кавычки.
— Отставить, — приказал начальник дивизиона. — Не годится истребителю быть смелым в кавычках. — Мотивировка приказания осталась непонятой, но само приказание было выполнено в два счета. Кавычки соскребли и закрасили.
