Хозяин поклонился в ноги и ответил:
- С тех пор, как премудрый господин приказал нам завести зеленую птицу, - веселье не покидает нашего дома. Я, моя жена, мои дети, все знакомые не нарадуются на птицу! Хвала великому визирю, внесшему радость в наш дом!
- Прекрасно! Прекрасно! - сказал Абл-Эддин. - Принеси и покажи нам твою птицу.
Хозяин принес клетку с попугаем и поставил перед великим визирем. Абл-Эддин достал из кармана фисташек и начал пересыпать их с руки на руку. Завидев фисташки, попугай потянулся, нагнулся боком, посмотрел одним глазом. И вдруг крикнул:
- Дурак великий визирь! Вот, дурак великий визирь! Вот дурак! Вот дурак!
Великий визирь вскочил, как ужаленный:
- Ах, подлая птица!
И вне себя от ярости, обратился к Абл-Эддину:
- Кол! На кол этого негодяя! Выдумал как меня осрамить?!
Но Абл-Эддин спокойно поклонился и сказал:
- Птица не от себя это выдумала! Значит, она часто это слышит в этом доме! Вот что говорит хозяин, когда уверен, что его никто чужой не подслушивает! В лицо он тебя хвалит мудрым, а за глаза...
А птица, глядя на фисташки, продолжала орать:
- Великий визирь дурак! Абл-Эддин - вор! Вор Абл-Эддин!
- Ты слышишь, - сказал Абл-Эддин, - сокровенные мысли хозяина!
Великий визирь обратился к хозяину:
- Правда?
Тот стоял бледный, словно уж умер.
А попугай продолжал кричать:
- Великий визирь дурак!
- Да уймите же проклятую птицу! - крикнул Мугабедзин.
Абл-Эддин свернул попугаю шею.
- А хозяина на кол!
И великий визирь обратился к Абл-Эддину:
- Садись на моего коня! Садись, тебе говорят! А я поведу его под уздцы. Чтобы знали все, как я умею казнить за дурные мысли и ценить мудрые!
С этих пор, по словам Мугабедзина, он:
- Читал в чужих головах лучше, чем в своей собственной.
Лишь только его подозрение падало на какого-нибудь перса, он требовал:
- Его попугая.
Перед попугаем клали фисташки, и попугай, глядя на них одним глазом, рассказывал все, что было на душе у хозяина. Что чаще всего слышалось в задушевных беседах. Ругал великого визиря, ругательски ругал Абл-Эддина. Визирь, управляющий правосудием, не успевал обтесывать колы. Мугабедзин так полол огород, что скоро в нем не осталось бы и капусты.
Тогда знатнейшие и богатейшие люди Тегерана явились к Абл-Эддину, поклонились ему и сказали:
- Ты выдумал птицу. Ты выдумай на нее и кошку. Что нам делать?
Абл-Эддин усмехнулся и сказал:
- Дуракам помогать трудно. Но если вы наутро выдумаете что-нибудь умное, и я для вас что-нибудь придумаю.
Когда наутро Абл-Эддин вышел в свою приемную, - весь пол ее был выстлан червонцами, а купцы стояли в приемной и кланялись.
- Это неглупо! - сказал Абл-Эддин. - Удивляюсь, как вам не пришла в голову такая простая мысль: передушите своих попугаев и купите у меня новых. Да и выучите их говорить: "Да здравствует великий визирь! Абл-Эддин благодетель персидского народа!" Только и всего.
Персы, вздохнувши, посмотрели на свои червонцы и ушли. Между тем зависть и злоба делали свое дело. Соглядатаи, - а их в Тегеране было множество, - были распущены Мугабедзином.
- Зачем мне кормить соглядатаев, - когда тегеранцы сами кормят соглядатаев, состоящих при них! - смеялся великий визирь.
Соглядатаи остались без куска хлеба и распускали про Абл-Эддина дурные слухи. Слухи эти достигали Мугабедзина.
- Весь Тегеран проклинает Абл-Эддина, а за него и великого визиря. "Нам и самим есть нечего, - говорят тегеранцы, - а тут еще птиц корми!"
Слухи эти упали на хорошую почву. Государственный человек кушанью подобен. Пока мы голодны, кушанье пахнет хорошо. Когда поедим, и смотреть противно. То же и государственный человек.
Государственный человек, который уж сделал свое дело, всегда в тягость.
Мугабедзин стал уже тяготиться Абл-Эддином:
- Не слишком ли я уж осыпал почестями этого выскочку? Не слишком ли уж он возгордился? Такую простую вещь я придумал бы и сам. Дело нехитрое!
Слухи о ропоте в народе пришли во время. Мугабедзин призвал к себе Абл-Эддина и сказал:
- Ты оказал мне дурную услугу. Я думал, ты сделаешь что-нибудь полезное. Ты принес только вред. Ты меня обманул! Благодаря тебе, в народе идет только ропот и растет недовольство! И все из-за тебя! Ты изменник!
Абл-Эддин спокойно поклонился и сказал:
- Ты можешь меня казнить, но в правосудии ты мне отказать не захочешь. Ты можешь посадить меня на кол, - но сначала спросим у самого народа: ропщет ли он и недоволен ли? У тебя есть средство знать сокровенные мысли персов. Я дал тебе это средство. Обрати его теперь против меня.
На следующий же день Мугабедзин, в сопровождении Абл-Эддина, в сопровождении всех своих визирей, поехал по улицам Тегерана:
- Чтоб прислушаться к голосу народа.
День был жаркий и солнечный. Все попугаи сидели на окнах.
При виде блестящей процессии зеленые птицы таращили глаза и кричали:
- Да здравствует великий визирь! - Абл-Эддин - благодетель персидского народа!
Так они проехали весь город.
- Вот сокровенные мысли персов! Вот что они говорят между собой у себя дома, когда уверены, что их никто не подслушивает! - сказал Абл-Эддин. - Ты слышал своими ушами!
Мугабедзин был тронут до слез.
Он сошел со своего коня, обнял Абл-Эддина и сказал:
- Я виноват перед тобой и перед собой. Я послушался клеветников! Они сядут на кол, - а ты садись на моего коня, и я снова поведу его под уздцы. Садись, тебе говорят!
С тех пор Абл-Эддин не выходил больше из милости у великого визиря.
Ему при жизни была оказана величайшая почесть. В честь него был устроен великолепный мраморный фонтан с надписью:
"Абл-Эддину- благодетелю персидского народа". Великий визирь Мугабедзин жил и умер в глубокой уверенности, что он:
- Уничтожил недовольство в персидском народе и внушил ему самые лучшие помыслы.
А Абл-Эддин, до конца дней своих торговавший попугаями и наживший на этом большие деньги, записал в своей летописи, откуда взят весь этот рассказ: "Так иногда голоса попугаев принимают за голос народа". ХАЛИФ И ГРЕШНИЦА
"Во славу аллаха, единого и всемогущего. Во славу пророка, да будет над ним мир и благословение.
Именем султана и эмира Багдада, халифа всех правоверных и смиренного слуги аллаха - Гаруна-аль-Рашида, - мы, верховный муфтий города Багдада, объявляем настоящую священную фетву, - да будет ведомо всем.
Вот что, согласно с кораном, вложил нам в сердце аллах: Нечестие распространяется по земле, и гибнут царства, гибнут страны, гибнут народы ради роскоши, забав, пиров и изнеженности, забывши аллаха.
Мы же хотим, чтоб аромат благочестия возносился от нашего города Багдада к небу, как возносится благоухание его садов, как возносятся священные призывы муэдзинов с его минаретов. Зло в мир идет через женщину.
Они забыли предписания закона, скромность и добрые нравы. Они обвешивают себя драгоценностями с головы до ног. Носят чадры, прозрачные как дым от наргилэ. И если покрываются драгоценными тканями, то только для того, чтобы лучше выставить гибельные прелести своего тела.
Свое тело, это создание аллаха, они сделали орудием соблазна и греха.
Соблазняясь ими, воины теряют храбрость, купцы - богатства, ремесленники - любовь к труду, земледельцы - охоту работать.
Поэтому и решили мы в сердце своем - вырвать у змеи ее смертоносное жало.
Объявляется во сведение всех живущих в великом и славном городе Багдаде:
Всякие пляски, пение и музыка в Багдаде воспрещаются. Запрещается смех, запрещаются шутки.
Женщины должны выходить из дома, закутанные с ног до головы покрывалами из белого полотна.
Им разрешается сделать только небольшие отверстия для глаз, чтобы они, идя по улице, нарочно не натыкались на мужчин.
Всем, - старым и молодым, красивым и безобразным, - всем знать: если у какой-нибудь из них увидят обнаженным хоть кончик мизинца, она будет обвинена в покушении на гибель всех мужчин и защитников города Багдада и немедленно ясе побита камнями. Таков закон.
Исполнять его, как если бы он был подписан самим халифом, великим Гаруном-аль-Рашидом.
Его милостию и назначением великий муфтий города Багдада шейх Газиф".
Под грохот барабанов, при звуках труб такую фетву прочли глашатаи на базарах, перекрестках и у фонтанов Багдада, - и в тот же миг прекратились пение, музыка и пляски в веселом и роскошном Багдаде. Словно чума заглянула в город. В городе стало тихо, как на кладбище.
Словно призраки, брели по улицам закутанные с головы до ног в глухие, белые покрывала женщины, и только испуганно выглядывали из узких щелочек их глаза.
Обезлюдели базары, исчезли шум и смех, и даже в кофейнях замолкли болтливые рассказчики сказок.
Люди всегда так: бунтуют - так уж бунтуют, а если начнут повиноваться законам, то повинуются так, что даже властям становится противно.
