На кухне воцарилось молчание. Я заметил, как мама поспешно отвернулась, скрывая улыбку.
- Ведь слова эти через пару часов дошли до самого Николая Захаровича, понимать надо! Вот и врага нажила.
Неожиданно Дельфин отодвинул меня плечом, протиснулся на кухню. Я просочился вслед.
- А что такое! - с ходу заговорил Дельфин. - Ну и нажила! Если он человек настоящий, не будет из-за этих справедливых слов придираться. Хороша и Фаина Петровна ваша - свою работу на других наваливать, благо повыше сидит!
- А этот откуда взялся? - презрительно протянула Юлия Михайловна. Ба, да там и еще один. Ну, как говорится, вас не перекричишь...
- А мы и не собираемся кричать, - заверил я. - Мы просто послушать пришли. Интересно же.
- А что это за история с приказом? - спросила мама. - Лида начала было рассказывать...
Юлия Михайловна пожала плечами.
- Не знаю, это что-то для меня новое. Пусть сообщит сама.
И она, как всегда, после ужина принялась массировать лицо.
- А, ерунда все, - отбрыкнулась Лидка.
- Расскажи все-таки, - попросил Дельфин.
- Ну, дает мне Фаина Петровна бумагу, - монотонно начала Лидка. Перепечатать велит и зарегистрировать. Приказ. Вот какой. "За невыполнение плана за второй квартал премировать заведующего плановым отделом тов. Соменко Николая Захаровича восемьюдесятью пятью процентами премии".
- Ну и что? - Юлия Михайловна перестала массировать лицо, вытаращила глаза.
- Как что? - удивилась Лидка.
- Ничего себе, - захохотал Дельфин. - "За невыполнение плана премировать..." Ну и ну!
- За невыполнение плана премировать заведующего плановым отделом, съехидничал я. - Чудеса, да и только!
- Вот я и подумала... - начала было Лидка.
- Ну хорошо, - сухо остановила ее Юлия Михайловна. - Скажем, формулировка тебя не устроила. Хотя твое дело было зарегистрировать, и все. Ну, взяла бы, составила другой черновичок, например: "В связи с невыполнением плана за второй квартал лишить заведующего плановым отделом тов. Соменко Н. З. пятнадцати процентов причитающейся ему премии". Поняла? Звучит иначе, хотя суть остается прежней. Уже не "премировать", а "лишить".
Все молчали. Вот так фокус!
- Ничего себе! - заорал я. - Никакой премии этому тов. Соменко не давать, раз работать не умеет. Гнать его надо!
- Поняла? - не обращая на меня внимания, внушала Юлия Михайловна. - А потом с этим черновичком-то к Фаине Петровне. И шепотком: "Фаина Петровна, а может, лучше так вот и так? Как вы думаете?.." Тактично, умненько, а Фаина Петровна, она сразу поймет, и ты внакладе бы не осталась...
Юлия Михайловна выдвинула ящик стола, достала баночку с кремом.
- Да что тут слушать, Лид, пойдем лучше погуляем! - Дельфин схватил Лидку за руку, потянул.
- Что это значит - пойдем! - спохватилась тетя Аня. - Куда это пойдем? У тебя-то дела в порядке, тебе и горя мало, а у нее... Никуда чтобы не ходить! Пускай дома сидит.
Я не узнавал ее, обычно такую тихую, кроткую тетю Аню...
- Ну а как все-таки получилось, что тебя уволили? - спросила мама.
Лидка молчала.
- Она сама все это устроила, - сказала Юлия Михайловна.
- Ага. Я сама ушла. Подала заявление и ушла. Вот как. - Лидка кивнула.
- Как же так, зачем же? - вскинулась тетя Аня.
- Так. Я этот приказ печатать не стала. Засунула его куда-то, и все. А Фаина Петровна как закричит: где приказ за номером пятьсот сорок четыре дробь двенадцать?.. Я говорю: не знаю где. Потерялся... А она: "Вон! Сейчас же пиши "по собственному желанию"!" - "Пожалуйста", - говорю. И написала...
- Видали? - пожала плечами Юлия Михайловна.
- Мне кажется, дело это можно еще поправить, - сказала мама. - И, по-моему, заявление она имеет право забрать назад...
- Поздно, - вздохнула Юлия Михайловна. - Раньше думать было надо. Фаина Петровна живенько его на подпись снесла, и отдел кадров все тут же оформил.
- Что же теперь делать? - горевала тетя Аня. - Придется новую работу искать...
- И вот что я замечу, - доверительно понизила голос Юлия Михайловна. Не надо было заявление подавать. Ну зачем ты его подала?
- Она велела.
- А ты бы не писала, и все. Не понимаешь, что ли? Практически уволить человека у нас невозможно, раз он прошел испытательный срок и замечаний, занесенных в протокол, не имеет. Разве что по сокращению штатов... Но раз ты подала "по собственному желанию", это совсем другое дело... Просто удивительно, до чего человек не умеет заботиться о себе! - Она помолчала. Что же, я сделала все, что могла...
- Ладно, Лид, - сказал Дельфин. - Ушла из этой лавочки, ну и правильно. Я на твоем месте тоже бы ушел.
- И я... Мы пойдем подышим полчасика, мам! Лида, пошли.
- Куда? - спохватилась тетя Аня.
Но мы все трое были уже у двери...
К вечеру похолодало, на асфальте, подсвеченном неоновой вывеской аптеки, шуршали сухие листья. Мы отыскали во дворе подходящую скамейку и, благо все общественники-пенсионеры нашего двора давно залегли спать, забрались на нее с ногами. Мы восседали на удобно выгнутой спинке скамейки и на такой высоте казались себе независимыми, гордыми и житейски умудренными людьми. Сквозь ветви деревьев сверкали острые точки звезд, низко проплыли красно-зеленые огни - авиалайнер пошел на посадку. Дельфин выдавал что-то веселое, мы шумели, хохмили наперебой, даже затеяли возню, кто кого столкнет со скамейки. На самом-то деле нам было тоскливо и плохо, очень плохо. Только мы не показывали виду.
- Что там с Карякиной, не знаешь? - спросил меня как-то Андрей Горяев. - Говорят, кочует с места на место, нигде не удерживается. Правда это? Ты ведь рядом живешь, поведай...
Мы сидели на лабораторных занятиях по химии. Химию Горяев не любил и все опыты благосклонно предоставлял делать мне: в химическом кабинете мы с ним рядом сидим.
- А зачем тебе? - Я встряхнул колбу с окисью марганца, поглядел на свет.
- Это не взорвется? - Андрюша опасливо отодвинулся.
Он вообще ничего не смыслит в химии, считает почему-то, что архитектору химия не нужна.
- Во дает! Это же простая марганцовка, чудик!.. Так зачем тебе сведения о Карякиной?
- Да интересно же! Ну хотя бы с математической точки зрения: сколько времени это родео может продлиться?
- Родео? Почему родео?
- Ну как ты не понимаешь: вскочит на мустанга, тот сбросит, на другого вскочит, тот еще брыкливее... И так далее, и так далее. А зрители смотрят на секундомер: две секунды, три секунды...
Он вытянул из рукава свою длинную кисть - часы у Горяева знатные, - и случайно задел сосуд, в котором шла реакция. Отдернул руку.
- Горячо! Ты что, не видишь?! Взорвется, а?
- А ну-ка раскрой учебник, градостроитель, - усмехнулся я. - Прочти мелкий шрифт, описание опыта. Это тебе не картинки рисовать.
- Да ну его, - легкомысленно отмахнулся Горяев, - лучше расскажи про Лидкино родео... Честно говоря, я потому спрашиваю, что встретил вчера парня одного знакомого, с вашего двора. Сашка Астраханцев, знаешь?
- Ну, знаю.
- Так вот, он рассказывал, что Карякина приходила к ним на завод. Не взяли: у них горячие цехи, девчонкам трудновато. Там парней охотнее берут. Интересно все же, где она теперь?
- Не знаю, Горяй. Я ведь болел две недели, из дому не выходил. Откуда же мне знать?
Тут в колбе зашипело, жидкость забурлила, вспенилась. Я стал поскорее записывать в тетрадь формулы, а Горяев увлеченно рисовал на чистом листе. Как ни посмотришь, вечно он что-нибудь рисует, башку наклоняет то к левому, то к правому плечу, а на лице такое удовольствие!.. Работал Андрей уверенно, нанося размашистые штрихи. Я вгляделся - получилось что-то вроде лошади...
После уроков я спросил Дельфина, что там происходит с Лидой. Витька, мне показалось, смутился.
- А что? Работает. В школу вечернюю поступила, учится.
Он крутил своим дельфиньим клювом, смотрел куда-то в сторону и вообще темнил.
Домой пошли вместе, разговорились, и тут-то он мне все выложил. Оказывается, Лида работает теперь в парикмахерской.
- Я, правда, не хотел тебе говорить, - смущенно объяснял Дельфин, потому что работа-то такая... Неквалифицированная, что ли.
- Что ты? Парикмахер! - сказал я. - Это знаешь какая работенка! Тут уметь надо.
- Чудак. Кто сказал - парикмахером? Уборщицей она работает, вот кем. Короче, волосы подметает... Понимаешь, - заторопился Витька, - зато рядом! Экономия времени, экономия сил, можно учиться в девятом. Все это Лидкина мать мне по секрету сообщила, а то Лидка стесняется, не велит никому говорить. Хотя что тут особенного!.. Хочется подойти, спросить, да неудобно. Она стала такая скрытная...
Я снял шапку, провел по отросшим волосам.
- А не подстричься ли? - Я подмигнул. - Зарос за время болезни, на дикобраза стал похож. Да и тебе не мешает.
Мы свернули в переулок. В маленькой обшарпанной парикмахерской уже дожидались двое, мы заняли очередь, уселись на шатких стульях и стали наблюдать. Работали два мастера: тучная женщина с простецким добрым лицом и щуплый старикашка. Глядя на парикмахершу, не верилось, что она вообще способна выполнить стрижку или соорудить хоть сколько-нибудь нормальную прическу, уж больно сама-то не причесана. Форменная растрепа. Старичок же работал виртуозно. Сразу видно - мастер! Он вертелся вокруг кресла с клиентом, заглядывая в зеркало, напевал, гребешки и щетки порхали, ножницы щебетали в его руках. Словом, залюбуешься!
