Николай обрадовался, что мать пошутила, но напряженность осталась. За столом все чувствовали себя скованно. Было скучно. Николай старался, но не мог быть тем живым, простым и милым, каким его Ольга знала. Старуха молча, нехотя ела, гостью не потчевала. Потом длинно и нудно принялась рассказывать, как растила сына одна, без мужа, всю жизнь ему отдала, работала по две смены на складе приемщицей, отказывала себе во всем...
- Спасибо вам, - сказала Ольга, разом прощая ей уколы и недоброту.
Старуха вдруг как бы вся напряглась, худая, длинная, с прямой спиной, и острыми плечами.
- Не для вашего "спасиба" старалась, мадамочка.
- Нет, это уж слишком! - в ярости заорал Николай. - Я тебя просил, мама, сдержи свой жестокий характер.
- Жес-то-о-кий? Вона как, сынок! Вон как, Ольга Денисовна, и не хозяйка еще, а уже клин промежду матерью и сыном вбиваешь.
- Что ты, мама? - изумился Николай. - Ольга при чем?
- При том, что все ее хитрости вижу насквозь.
- Хватит! - оборвал Николай.
Отодвинул тарелку, встал. Не спеша, без слов, с угрюмым лицом набил портфель бумагами, тетрадками, втиснул смену белья, сунул зубную щетку в карман.
- Идем, Ольга. Мама, прощай.
Дорогой молчали. Ольга видела, у него дергаются губы, ходят на скулах желваки. Когда пришли домой, сказал хмуро:
- Она такая. С этим, Оля, придется мириться. Она верно всю свою жизнь мне отдала. А характер... Не сердись, Оля, на маму. Оценит тебя, как узнает.
Но его старая мать, худая, длинная, с негнущейся спиной, была из породы кремней. Не позвала, не пришла, не прислала привета.
Через полгода началась война. Николай ушел на фронт и не вернулся.
У Ольги Денисовны не осталось от него сына. Ни дочки с ясным взором, как у отца.
8
Накануне они были у Ольги Денисовны. О том, что они к ней собираются, случайно узнала Марья Петровна. Ее урок был последним, кто-то после звонка проболтался. Марья Петровна задержала класс.
- Ребята! - Ее полненькое розовое лицо приняло выражение многозначительности. - Ребята! Напрасно вы это надумали, не советую.
- Почему, Марья Петровна?
- Вы молоды, вам не понять... перемена жизни. Лишние переживания... Не стоит волновать. Не советую.
- Что-то тут не так, - вызывающе громко сказала Ульяна Оленина.
Марье Петровне казалось, в этой девчонке жило какое-то бунтарство. Темно-серые продолговатые глаза, черные летящие брови, твердая линия алого рта - все в ее внешности было броско, обращало внимание. Эта девчонка нарочно делает все наперекор общепринятому. Даже ее две толстые косы, завивающиеся локонами почти у пояса, казались Марье Петровне наперекор. Другие девочки носят волосы распущенными по спине и плечам, как нынче принято, а у этой косы, дивитесь. Она перекинула одну на грудь и накручивала локон на палец.
- Мы хотим разобраться, и если там неладно...
- Ульяна Оленина, - перебила Марья Петровна, - помни, кто твой отец, не забывай о его положении.
Отец Ульяны Олениной, фрезеровщик на самом крупном в городе электромеханическом заводе, депутат Верховного Совета РСФСР, если бывал недоволен чем-то в поведении дочери, говорил:
- Помни, чье имя носишь.
...Когда ожидали первого ребенка, отец мечтал о сыне. Заранее и имя было облюбовано сыну - Олег, в честь Олега Кошевого. Отец любил еще не родившегося сына, гордился им. Для него перечитывал, почти назубок знал "Молодую гвардию", самую необыкновенную из прочитанных книг, от которой сердце гудело набатом.
Он так твердо уверился в рождении сына, что, когда на свет явилась красненькая, сморщенная, писклявая девчонка, ужасно расстроился, несколько дней и глядеть на дочь не хотел.
Потом они с матерью долго решали, как ее назвать: Любкой или Ульяной. Любок, правда не Шевцовых, в городе было порядочно, Ульян не встречалось. Будет одна. И стала в доме расти дочь Ульяна.
Иные соседки во дворе удивлялись: выкопали имечко. А отец в подходящих случаях ей говорил:
- Помни, чье имя носишь. Тебе зазря его дали?
- Не зря, - поправляла мать (она была библиотекаршей и постоянно поправляла отца). - Не зря. И вообще, Ульяна, брось бузотерить.
- Бузотерить, это что? Бороться за справедливость - бузотерить, по-твоему?
Мать Ульяны, человек, может быть, лишку осторожный, более всего опасалась критической болтовни, на которую современные ребята так падки. Фрондеры! Наболтают по глупости лишнего, а виноваты отцы. Им, деткам, что! Они несовершеннолетние, их недовоспитали, за них семья да школа в ответе. Чепуха! И не детки уже, до паспорта недалеко, соображать давным-давно научиться пора бы.
Такие истины осторожная Ульянина мать частенько ей проповедовала, на что Ульяна обычно насмешливой скороговоркой отвечала:
- Мамочка, учусь, учусь соображать!
Отец не донимал ее наставлениями. Он вел разговоры всерьез.
- О справедливости спрашиваешь? Скажу. Твое имя Ульяна. Примеривайся, как поступила бы о н а в наши мирные дни.
- В наши мирные дни сложных ситуаций не бывает?
- Случаются.
- Тогда как?
- А голова и сердце зачем у тебя?
Таким был отец. Ульяна не знала, какой он на работе, с посторонними людьми, рабочими и начальством. Дома он был молодцом. Маму Ульяна тоже любила, но ее осторожность и благоразумные речи вызывали в ней желание сопротивляться и спорить. Если бы не отец, спорам не было бы конца. Отец в некоторых отношениях был строг, даже суров, слово его было законом:
- Матери не прекословить.
Ульяна старалась не прекословить.
- Значит, папа, будем действовать, как стала бы о н а. А ты даже не спросишь, в чем дело.
- Захочешь, сама скажешь.
- Скажу. Только после. Когда разберемся.
Итак, после уроков, забежав на полчаса домой пообедать, ученики девятого "А" (больше девочки) отправились к Ольге Денисовне. Возглавлять депутацию должна была староста класса Мила Голубкина, но в последний момент отказалась.
- Если бы официально, по решению комитета или учкома, а так, от себя... Я староста все-таки...
Ульяна махнула рукой:
- Иди, зубрила, зубри.
- И уйду, если меня оскорбляют.
И ушла. Зашагала, неся в правой руке туго набитый портфель, размахивая левой, как солдат, что говорило о твердом и энергичном характере старосты класса.
- Я не с ней. Сам по себе. - И Пряничкин тоже ушел.
- Примерная и отрицатель сомкнулись. Единый фронт! - крикнула Ульяна вдогонку.
- У тебя жутко выразительные глаза, когда сердишься. Чаще сердись, сказал Женька.
- Испытанный остряк девятого "А", хоть бы раз сочинил остроумное, отрезала Ульяна.
Она разбушевалась сегодня. Или нервничала перед встречей с Ольгой Денисовной.
- Ребята! Девочки! Не хныкать. Не жалеть.
Хныкать и жалеть не пришлось, они не застали Ольгу Денисовну дома.
Дверь отворила соседка с компрессом на раздутой щеке, и - вот чудеса-то! - девочки узнали продавщицу галантерейного отдела универмага Нину Трифоновну.
- Здрасте! Здрасте! - затрещали девочки. - Оказывается, и вы тут живете.
Они с любопытством разглядывали заставленную шкафами темную прихожую коммунальной квартиры, высокие двери и лепку на закопченном потолке старинного дома.
- Нина Трифоновна, а капроновые чулки в сетку к вам скоро поступят? осмелела одна.
- А импортные сумочки? - подхватила другая.
- А...
- Ну и нахалки! В дом к больному врываются, цельную ночь от флюса глаз не сомкнула, а они про чулки, не терпится. Вы за кого меня принимаете? Что я - спекулянтка, домой товары таскать?
Но Нина Трифоновна не успела выпустить на нахальных девчонок пулеметную очередь. Ульяна опередила ее, вежливо объяснив, из какой они школы и что их сюда привело. И Нина Трифоновна оставила в стороне чулки и импортные сумочки и обрушилась на нахальных девчонок по другому уже поводу.
- Заявились! Где ваша совесть? Нет Ольги Денисовны, нет и не будет. Кто из школы придет, велела сказывать всем, что уехала. Видеть никого не желает. Опостылели вы ей. Ни жалости к старому человеку, ни уважения. Э-эх, вы! А еще ученики.
К ее удивлению, ученики не стали защищаться, переглянулись, помялись, а одна, с темно-серыми, как-то особо приметными глазами под черными шнурами бровей, видно, заводила у них, вежливо сказала:
- Мы поняли. Пожалуйста, передайте Ольге Денисовне привет от девятого "А". Пока. Ребята, пошли.
Ребята, вернее, девчата (из ребят в этой компании был один Женька Петухов, за которым давно замечено, что от Ульяны ни на шаг) хором повторили:
- Пока!
И ушли.
- А-аах! - ахнула вслед им Нина Трифоновна. - Вот так бездушные! Какую себе смену растим, ай-ай, Ольга Денисовна, кого воспитали! Каменные. Напрямик скажу, бессердечных, Ольга Денисовна, вырастили.
Так она решила, но тотчас передумала: "Нет, навру, что, мол, плачут, жалеют. Для утешения навру".
Между тем девятиклассницы плюс Женя Петухов довольно долго прохаживались по бульварам, всесторонне обсуждая происшедшее, и единогласно пришли к заключению:
