Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 1 - Александр Дмитриевич Григорьев

А. А. Бахтин. «Идол».

До чего же они были молоды, — «рекруты» тогдашней фольклористики, создатели ее вечной славы, добывшие на все времена золотой запас фольклора!..

Алексею Маркову, автору сборника «Беломорские былины», в его экспедиционные 1898—1901 годы было 21—24 года; Александру Григорьеву — создателю собрания «Архангельские былины и исторические песни» в 1899—1901 годах — 24—26 лет; Николаю Ончукову — составителю книги «Печорские былины» при его путешествиях 1901 г. по низовой матушке Печоре — 28—29 лет.

И если назвать даже только эти имена, надобно подчеркнуть, что все — тогда еще незнаемые — корифеи фольклористики обладали даровитостью, недюжинностью, впрочем, как и двигавшиеся своими путями по другим географическим трассам их современники: собиратель вятских песен (изданы автором в 24 года), а затем сказок Дмитрий Зеленин или братья-близнецы Борис и Юрий Соколовы, собиравшие свой уникальный материал 19-летними студентами и знаменитые с 25 лет книгой «Сказки и песни Белозерского края»...

Каждый из них — будущий классик науки — оставил в народознании след неизгладимый.

Для истории русской словесности поворотным был 1860 год: зачарованная держава «непуганых птиц» — глубинный Европейский Север России — разомкнула свои запечатанные уста перед собирателем народных песен Павлом Рыбниковым. Изумленный мир вдруг увидел сразу три оживших Руси — древний Киев князя Владимира, вольный и буйный Новгород, старую Московию. Все три эпохи многоголосо заговорили, запели о себе, и стало очевидно: Север вживе сберег в себе душу и думу богатырских веков, которые, казалось прежде, сумел сохранить только легендарный Кирша Данилов.

И сразу же возникла жажда открытия прежних вотчин-данниц старого Новгорода — тех, где жизнь таится по задебренным берегам или плывет по водному зерцалу могущественных полунощных рек в особенных ритмах.

Не в том ли вековечном твориле культуры предстояло доведаться:

«Что мы имели?..

Что растеряли, пропраздновали да растоптали на дорогах Истории?..

Что способны взять из родного наследия в век XX-й, который уже занимается бронзовыми заревами над землей Российской Империи?..»

Подобные требовательные вопрошения отечественной интеллигенции, обращенные ею к самой себе, на переломе двух столетий неотступно раздавались в печати, в университетских аудиториях, в собраниях Императорской Академии наук, а еще на художественных вечеринках, вернисажах и кружковых сходках, в семьях.

Вопросы требовали ответов, переполняли тревогой и надеждой.

И молодому, окрыленному романтизмом полку русской гуманитарной «гвардии» не терпелось ринуться от диспутов и дискуссий в народ, со всей энергией и инициативой заявить свои подвижнические устремления к познанию Родины и щедро раскрыть способность к самоотреченному культурно-патриотическому созиданию.

Воистину в одночасье — под бой последних курантов старого и первых нового века — кто-то более, кто-то менее приготовленный к нелегкому труду собирателей фольклора, — талантливейшие филологи, чуткие любители народного слова были вовлечены в процесс открытия неведомых прежде материков народной культуры.

* * *

Александр Дмитриевич Григорьев (3/15 октября 1874 — 4 мая 1945) был уроженцем Варшавы, а детство провел в городке Беле Седлецкой губернии Привислинского края (Царства Польского) Российской Империи. Сын бедного, притом тяжко больного фельдшера, Григорьев рано ощутил холодное дыхание нужды и с гимназических лет занимался репетиторством, помогая матери вызволять семью из нищеты. Трудовое отрочество, пример самого родного человека, боровшегося за жизнь мужа и детей, воспитали в нем будущего деятельного работника, чувствовавшего ответственность перед любым принимаемым на плечи обязательством, сообщили раннюю серьезность и обдуманность его жизненным планам, и это непосредственно сказалось уже в период учения на историко-филологическом факультете Московского университета (1894—1899).

Окончив факультет с отличием, замеченный профессорами Григорьев был оставлен в магистратуре при кафедре русского языка и литературы и тогда же, словно не допуская мысли о пустопорожних летних «вакациях», — по примеру студента А. В. Маркова, записавшего летом 1898 г. на Зимнем берегу Белого моря десяток старинных эпических песен (в том числе былин), — решает отправиться в 1899 г. на поиски былин тоже в Поморье, но по иной стезе.

Вначале он оказывается на Онежском берегу Белого моря. Результат есть!..

Раззадорившись, в 1900 г. Григорьев объезжает села по реке Пинеге, которую посетит через год снова, чтобы взять на восковые фоновалики с помощью фонографа напевы былин. В тот же сезон 1901 г. он, проявляя исключительную предприимчивость искателя народной поэзии, едет на реку Кулой (самый первый — с такой целью!), затем работает на Мезени.

И вот итог: открытие цветения поздних эпических традиций там, где былины считались либо вымершими (об этом протрубил в 1894 г. член Русского географического общества Ф. М. Истомин), либо случайными. Собственно издательский итог еще более впечатляющ: на книжные полки встанут три монументальных тома собрания А. Д. Григорьева «Архангельские былины и исторические песни» — самая большая в отечественной фольклористике коллекция былинных текстов, когда-либо записанных одним лицом. Книги эти колоссальны по заключенному в них, вложенному составителем совокупному труду разыскания и собирания памятников устной поэзии (три летних вояжа по неизведанным маршрутам были наисложнейшими!), но еще — по скурпулезнейшей подготовке текстов к печати, по изданию огромной, в 3000 страниц, рукописи, вместившей 424 произведения («старины» — былины, исторические песни, старшие баллады, духовные стихи; сказительские новации в былинном стиле оказались единичны) и 150 нотировок напевов, на которые произведения исполнялись.

Книги Собрания стали основным источником изучения ныне пересохших и исчезнувших русских эпических традиций Поморья, Пинеги, Кулоя, Мезени. В культуру были введены неизвестные былинные сюжеты, редчайшие редакции известных.

Собиратель не делал ставку только на выискивание замечательных мастеров-сказителей и не делал из их репертуарных шедевров изборника лучших, «выгоднейших» материалов: он запечатлевал суммарность традиций, отраженную в обычном репертуаре массы исполнителей в посещенных селениях. И если он совершил первооткрытие крупной пинежской певицы Марии Дмитриевны Кривополеновой и нескольких других «боговдохновенных» мастеров, это искусство вырисовалось на фоне местных поэтических комплексов как коллективно поддерживаемая составная их часть.

Нельзя скупиться на добрые слова, оценивая научную заслугу Григорьева перед народознанием. Собрание «Архангельские былины и исторические песни» погружает читателя в кипение самопорождающей стихии фольклора, где беспрерывность словесного и музыкального творчества зримо обнаруживает себя то на уровне сюжета, то в устных стилистических разработках близкородственных вариаций текстов, то в бесконечной фонетической ряби звуков, возникающих в повторениях подчас одних и тех же пропеваемых слов. Собиратель переживал состояние непрерывного восхищения и удивления, сочетавшихся с жадностью «регистратора», спешившего