до крыши». — «Ну».
«Дед прорубил крышу». — «Ну».
«Репка росла, росла». — «Ну».
«Выросла до неба». — «Ну».
«Стал дед дергать репку». — «Ну».
«Дергал, дергал». — «Ну».
«Выдернуть не может». — «Ну».
«Позвал бабку». — «Ну».
«Дергали, дергали». — «Ну».
«Выдернуть не могут». — «Ну».
«Позвали внучку». — «Ну».
«Дергали, дергали». — «Ну».
«Выдернули репку». — «Ну».
«И внучка велела плюнуть тому, кто говорил: ну...»
Тулун-поселок.
138. — Говори за мной: «как».
— Ладно.
«Пошла баба в кабак». — «Как».
«Напилась пьяная». — «Как».
«Пришла домой». — «Как».
«Мужик стал ее бить». — «Как».
«А вот так!»
С последними словами следует удар в спину.
Тулун-поселок.
139. По адресу перешептывающихся в присутствии других говорится:
Шоп-шоп,
нас...у в горшок.
140. Ответом служит стихотворение:
Указчику
г...а за щеку,
за другу ― табаку...
«Указчиками» ребята называют тех, кто жалуется на товарищей, выдает их, тех, кто вмешивается не в свое дело. Это стихотворение используется во всех подобных случаях.
140. Распределив места на общей постели, говорят:
Я с краю-раю,
медок поедаю;
ты в середке —
в золотой веревке...
(Конец забыт.)
Шарагул.
Публикация А. Ф. Некрыловой и В. В. Головина
Г. С. Виноградов Детские тайные языки
В непродолжительной истории каждого детского поколения наблюдатель подмечает тот же триединый процесс, который устанавливает мыслитель для истории каждого народа и государства. Быт детей лет до семи характеризуется всеми главными признаками «первоначальной простоты»: в нем много неустойчивого, бесформенного, в нем много подражательности. Период лет от семи до двенадцати — тринадцати характеризуется наибольшей самобытностью, напором сил, яркостью; это — период «цветения и цветущей сложности». Затем наступает третий период — «период вторичной простоты» — с его разрозненностью, вялостью, неуверенностью, неустойчивостью.
Бесспорно, что это (как, вероятно, и всякое другое) деление детского возраста на периоды в большой или малой мере условно, но оно полезно при попытках выделить наиболее интересный для наблюдателя возраст; к тому же оно не находится в противоречии со специальными исследованиями периодов человеческой жизни [266].
Самый интересный, яркий и содержательный — второй период. Вторая половина, особенно конец его, характеризуется развитием у детей «хорового начала», общественной жизни, уходом их в жизнь своей среды, настойчивым обособлением от жизни и быта взрослых. Свои игры и свои обычаи, свое право и своя общественность, свой фольклор и свой язык — вот что обособляет детей в периоде «цветения и цветущей сложности» от мира взрослых [267].
Обособленность лишний раз (и, может быть, с большей убедительностью) подчеркивается стремлением детей к созданию языка, который давал бы возможность полнее и в то же время неприметнее для взрослых осуществлять планы, задачи и стремления, связанные с их общественной жизнью.
Этим задачам чаще всего отвечает какой-нибудь искусственный язык, являющийся не только средством общения между членами языковой группы, но и могущий служить целям сокрытия тайны от посторонних, непосвященных — прежде всего от взрослых и уж во вторую очередь — от малышей.
Какие тайны детских сообществ или групп охраняются от взрослых и малышей и почему?
Обладание тайным языком не всегда предполагает у носителей этого языка наличие подлинно тайной организации.
Тайные сообщества, вполне оправдывающие такое название, встречаются в детской среде довольно редко. К ним можно отнести организации, ставящие себе «преступные» цели лишь время от времени и выполняющие их, так сказать, между прочим (кража из огородов, из конопляников), и с полным основанием — более постоянные ассоциации малолетних преступников, спаянных воровством как профессией.
В большей же части детские временные или постоянные ассоциации лишь с известной долей условности могут называться тайными. Они окружаются некоторой таинственностью из подражания образцам (разбойники, индейцы), из необходимости обезопасить себя от насмешек взрослых и вообще людей чужих по настроениям и интересам, из стремления быть или казаться интересными, необыкновенными, из желания «держать фасон» перед малышами, возбуждая их восхищение и плохо скрываемую зависть.
И здесь сила потребности становится силой творчества. Нужда в непонятном для непосвященных средстве общения через слово рождает тайные языки.
Различные виды и разновидности детских тайных языков распространены довольно широко, особенно в городах и больших селах.
Степени их распространенности не вполне соответствует степень интереса к ним и знакомства с ними. Правда, детский argot {23} пользуется вниманием новых беллетристов [268], авторов брошюр о беспризорных детях [269], но блатной язык — не самый распространенный и далеко не единственный в обиходе детских масс. О других детских языках (если не иметь в виду работу Д. К. Зеленина о языке семинаристов [270]) мы встречаем только упоминания и беглые характеристики их [271].
Такое положение дела оправдывает мое намерение опубликовать краткое описание некоторых из тайных детских языков, сделанное на основании имеющихся в моем распоряжении материалов, собранных в разных местах Восточной Сибири: на Амуре (Зея и Благовещенск), в Забайкалье (Чита и Маккавеево), в Иркутской губернии (Иркутск, Тулун и др.), в Енисейской губернии (Красноярск, Енисейск); некоторые записи относятся к Томской губернии.
Недочеты моего сборничка ясны каждому. Он, конечно, не вмещает всех материалов, которые можно было бы собрать в указанных провинциях; данное мною описание не отмечено следами трудолюбного изучения детских языков; оно сделано кратко и схематично и, возможно, с допущением ошибок. Если последуют желательные дополнения и необходимые исправления, то это и будет как раз то самое важное, на что мне хотелось бы надеяться. Таким путем создастся удовлетворительное собрание материалов, обеспечивающее возможность изучения детских языков.
Краткое описание тайных языков
1. Взрослые в своем языке часто не имеют слов, которые обозначали бы предметы детского повседневного обихода, понятия, связанные с детским общественным бытом, не имеют они, как кажется, и слов для выражения детских настроений, переживаний, вообще духовной жизни детей. Видимо, общеупотребительный материнский язык, в том составе и виде (с ограниченным запасом слов, их оттенков, оборотов), в каком он доступен детям интересующего нас возраста, не настолько богат, чтобы им можно было ограничиться, выражая мысли и многообразные настроения и ощущения. Не отсюда ли создание новых слов,
