Северные сказки. Книга 2 - Николай Евгеньевич Ончуков

На, Ахонька, гашники рушай,

А, Федор Еремеев, проходы очищай.

Ну вот, муж мой возлюбленной,

Говорят, у тебя..... отрубленной,

Если это правда да былица,

Я, родна жена, с тобой не жилица.

Я живу барыня барствую,

Скота убавила, двора прибавила,

На серёд двора боину поставила;

Выкормила борова,

Убить этого борова,

Купить хорошаго .....

Пошол я к барину с оброком.

Взял я утку,

Взял я курку,

Кадушку масла,

Коробку яиц,

Охапку творогу,

Господину своему.

Выбежал баринище:

— Что ж ты за мужичище?

— Вашей милости крестьянин,

К вам с оброком:

Вот вам утка,

Вот вам курка,

Кадушка масла,

Коробка яиц,

Охабка творогу,

Господину своему.

Это барину прилюбилось,

Дал он лошадь,

Впрёг и в сани,

Дал долгую кнутину;

День я ехал, другой я ехал,

Прямо господскаго дома приехал;

Так ю мать не потянула.

Вышел с саней,

Поттену и сани,

Приворочу хвосты,

Посмотрю на восьмой нумер.

Выбежал лакеишко,

Начел меня бить,

Начел колотить:

— Не веди кобылы,

Не тени саней,

Не заворачивай хвоста,

Не смотри на восьмой нумер,

Мать твою ...

Не страми господского дому.

(Понял от падмозёрского старика Ефима Андреева.)

Жил бедный мужик, и так ему плохо пришлось, что уж и кормиться нечем. Отправился он куда-нибудь денег наживать. Идёт дорогой, стало ему горько, он и подумал: «Хоть бы черт денег мне дал! Я бы лучше ему душу продал, штобы робят кормить». Черт и явился, заговорил, и написали условие кровью из безымянного пальца. Черт дал мужику денег; с этих денег мужик розжился, начал торговать.

Стал мужик стареть, стал задумываться, баба и спрашивает:

— Што ты, мужик, задумываешься? Раньше нам думать, как мы жили бедно, а теперь што нам думать!

— Ты не знаешь, где я денег взял? Я ведь черту душу продал!

— Э, не горюй, мужик, — говорит баба, — пусть сначала черт мою душу возьмёт; а мою не возьмёт, дак и твою не возьмёт.

Пришло время, черт явился к мужику за душой, баба черту и говорит:

— Возьми и мою душу. А черт рад:

— Сколько возьмёшь за душу?

— Я денег не возьму, а справь мне три заповеди. Черт согласился.

Баба приказала истопить байну, пошла в байну, и черт вслед. Выстала баба на полок, пёрнула.

— На, имай!

Черт ловил, ловил, поймать не мог.

— Ты, што же? Не мог и первой заповеди справить! Выдернула из хохла волосинку.

— На, сделай эту волосинку прямой.

Черт крутил, крутил, вертел, вертел, меж ладонями катал, выпрямить не мог, да и сорвал. Баба и говорит:

— Ты и второй не мог справить? Ну, третью заповедь справляй.

Подняла рубаху, приздынула ноги.

— На, залижи эту рану.

Черт лизал, лизал, стало язык больно, да и бабе натёр. Баба терпела, терпела да и пёрнула. Черт и плюнул. «Тьфу! Первой зализать не мог, а возле друга лопнула». И отступился от бабы и от мужика.

Нанял поп работника, поехали за сеном; кладут сено, роботник и говорит: «Вот што, хозяин, будет тебя хозяин (в деревне) садить ужинать, ты взараз не садись: ты ведь не роботник. И раз позовёт, и другой позовёт, а не то и особё соберёт». Поп послушался. Остановились они у мужика, роботник и говорит: «Ты смотри, попа два да три раза не потчевай, а то поп с ума сойдёт». Стали ужинать, садится хозяин и говорит: «Ну, батынко, садись». Поп не сел. В полвыти хозяин опять подтвердил: «Батюшко, сел бы со мной поись». Поп опять не сел. Ужин кончили. Убрались хозяева спать. Легли и поп с роботником, поп и говорит: «Я есть хочу. Большуха солодягу (для квасу) из печи вынимала, я съем». Роботник научает: «Вывези пригоршнями из горшка». Поп пригоршни и забил в горшок; горшок-то был узкой, а солодяга горячая, поп руки завезил, а вытащить не можот и забегал по избе: «Ой-вой-вой-вой, руки горят». Ночь была месячная, перед окном хозяйской роботник лежал, плешь у него от месяца блестит. Попов роботник и говорит: «Вон на лавке камень лежит, ударь об его, легче будет». Поп побежал, да по плеше хозяйского роботника и ударил; горшок сломался, а хозяйской роботник и завопил: «А вой-вой-вой, убили!» Поп испугался, из избы и побежал в свою деревню босиком, а дело было зимой. Хозяин из другой избы пришел с огнём и видит: солодяга на полу, роботник в крови, и спрашивает: «Што у вас такое?» Поповской роботник и говорит: «Я говорил не потчевай попа два-три раза! Ты два раза попотчивал, он с ума и сошел».

В нашей волости (в заселении около озера) когда-то жили всего два жителя. Жили близко, о друг друге не знали. Один жил при истоке речки Падмозёрки из озера, а другой при впадении ее в Онёго (длина речки всего 1,5 версты). Как-то у верхнего жителя (по течению речки) унесло речкой веник и прибило к избе нижнего жителя. Тогда нижний житель пошел искать, кто живет по реке, и познакомился с верхним жителем.

У мужика жена погуливала. Мужик слышал, а своими глазами не видал, а посмотреть охота. Вот он собрался будто в Питер. Жена сшила мешок:

— Ступай мужичек, заработаешь, денег пошлёшь.

И пошла проводить. Проводила до лесу. Воротилась сказать побратиму.

— Мужик в Питер ушел, мы што хочём, то и сделаем. А мужик обратно домой причесал и лёг на полати. Пришла жена, пришел и побратим, и говорит:

— Ну, душечка, всяко мы пробовали, а сзаду нет.

— Нынь на просторе всяко можно.

Заголила ж..., стала к порогу, побратим штаны снял, бегат по избе и ржет по-жеребячьи.

— Иго-го-го-го.

А баба тонким голосом:

— Ив-ив-ив-ив...

Мужик смотрел, смотрел, вытенулся, да с полатей и упал. Побратим скочил через бабу и бежать. А баба встала и давай стыдить мужа:

— Не стыдно, мужичек: в Питер, в Питер, а сам дома! Не стыдно, мужичек: в Питер, в Питер, а сам дома!..

Солдат по билету возвращался домой; пришел в барское селение. Барыня приказала никого не пускать в селение к ночи: к ей поп ездил в гости, дак штобы не оглазели. Солдат спросился к