я сам на себя.
Так, что у нас с вариантами?
Вариант № 1: долезть до конца. До верха остается 90 метров, то есть около сотни шагов (лезу-то я, конечно, на руках, но как это еще назвать?). Вопрос, не отвалятся ли на таком холоде пальцы.
Вариант № 2: лезть вниз. Те же 170 метров, что я уже пролез вверх, две с половиной сотни шагов теми же обледенелыми пальцами.
Вариант № 3: ждать спасателей. Ага, щас. Это даже не вариант. Я же никого не предупредил, никто не знает, что я сейчас на стене. К утру (это если кому-нибудь придет в голову поглядеть вверх) на стене вместо меня будет красоваться ледяная горгулья. А если я при этом еще каким-то макаром выживу, то на стену заберется мама — с тем чтобы скинуть меня оттуда вниз лично.
Хорошо, раз так, продолжаем лезть вверх.
Пришлось двигаться аккуратно, подтягиваясь, только когда стихал жуткий ветер. По мере того как я поднимался, порывы делались все чаще. Снег превратился в град; я полз по стене словно сквозь рой ледяных ос. Но худшее ждало меня метрах в десяти от вершины, в каких-то вшивых пятнадцати шагах!
Я остановился немного отдохнуть, переждать, пока молочная кислота не перестанет есть мне плечи. Дышал через рот — устал, да еще мне и просто было страшно. Сказал себе, что вот сейчас отдышусь — и последний рывок.
Пока я отдыхал, меня окутал туман. Вершина здания пропала из виду — ну да туда ей, что называется, и дорога. Когда ты устал и дрожишь от ужаса, десять метров кажутся парой футбольных полей, что отрицательно сказывается на боевом духе. А на стену как лезут? Шаг, затем еще шаг, затем еще, и так далее. Думать больше чем на шаг вперед нельзя — можно растерять решимость, а на вершину тебя заводит в первую очередь именно она, а уж потом навыки скалолазания и мышцы.
Наконец я сумел снова заставить себя дышать кое-как через нос, из которого продолжало отчаянно течь. Можно сказать, я не дышал, а фыркал — каждый второй вдох все-таки шел через рот.
Ну вот, ура, сказал я себе. Еще пятнадцать шагов — и мы у цели!
Я потянулся к следующей щели в стене и неожиданно столкнулся с небольшой проблемой. Ну, небольшой — это как посмотреть...
Оказалось, что, пока я выдыхал в облаке, правое ухо и щека примерзли к стене.
Как я уже говорил, чтобы долезть до самой крыши, нужны решимость, накачанные мышцы, опыт многих лет тренировок. Все это надо захватить с собой. А еще с собой не помешает захватить...
ЛИЦО!
Которое плотно пристало к стене, словно прибитое гвоздями, и, не скроем, известная его часть на ней и осталась — после того как я набрался решимости резко его от стены оторвать. Едва я сделал это, решимость сменилась яростью, я едва не лопался от злости. Впрочем, это-то мне и было нужно, чтобы все-таки завершить восхождение.
Ох, как я был зол! Каждый шаг сопровождался отчаянными ругательствами. Когда до крыши здания оставалось чуть более метра, я остановился. Что, может, покрасить это каменное чудище кровью? Да ладно тебе. Я вынул из рюкзака трафарет с горой (ну да, я понимаю, так нечестно, но чтобы рисовать по-настоящему, нужны обе руки, а на стене это, сами понимаете, не вариант), приклеил его на стену и залил синей краской из баллона.
И тут откуда ни возьмись у меня за спиной появился вертолет и чуть не сдул меня со стены.
— Вы арестованы! — перекрикивая шум винтов, раздался из динамиков голос.
Я посмотрел вниз. Винт разогнал туман. Впервые за последний час я сумел разглядеть внизу, с крыши почти трехсотметрового небоскреба, улицу.
Рядом с мной нарисовалась черная веревка. С крыши на меня смотрели, перегнувшись через парапет, двое незнакомых людей. Лица одновременно озабоченные и сердитые.
— Давай хватай веревку!
Еще чего! Мне остался всего метр с хвостом до цели! Я полез вверх.
— Веревку хватай, говорят тебе!
Я долез доверху и лег подбородком на парапет. Они схватили меня за плечи, завели руки за спину и застегнули на запястьях наручники. Одеты в форму отряда быстрого реагирования, на головах — бейсболки нью-йоркской полиции. Плюс оказалось, что их там не двое, а черт-те сколько.
Один из спецназовцев наклонился и тихо сказал мне в самое ухо — окровавленное, то, что примерзло к стене:
— Парень, ты каким местом думал, когда сюда полез? Затем резко поставил меня на ноги и передал обычным
полицейским.
— Так. Срочно везем этого недоумка в неотложку.
Швы и каталажка
ПЕРВЫЙ НАСТОЯЩИЙ ШОК я испытал, выйдя из лифта: едва открылись двери, меня ослепили вспышки фотокамер. Целая толпа журналистов. Почему? Откуда они взялись тут? Когда успели? Я же еще десять минут назад был на стене...
— О, да парню и шестнадцати нет!
— Как вас зовут?
— Смотрите, кровь!
— Зачем вы это сделали?
— Вы сумели долезть до самого верха?
Я не стал отвечать на их вопросы. Что уж там, я даже смотреть на журналистов не стал. Тут ведь вот какая штука. Самый смак в граффити — не качество исполнения, а загадка, как это сделали.
Какой-нибудь пассажир метро проезжает каждый день мимо запасных путей и видит там забытый состав, семнадцать грузовых вагонов. Месяц за месяцем они стоят, одинаковые и непримечательные, и вдруг в один прекрасный день пассажиры лицезреют их изукрашенными от крыши до колес яркими граффити. Водитель каждый день много лет подряд проезжает под одним и тем же виадуком и вдруг в один прекрасный день замечает, что весь бетонный потолок изукрашен непонятными ярко-оранжевыми и зелеными знаками.
Как это сделали?
Возвели леса?
За одну ночь сначала возвели леса, покрасили, потом разобрали?
Сколько людей принимало в этом участие?
Куда смотрела полиция?
И вообще, за каким дьяволом?
Вот за этим самым дьяволом. Ради загадки. Ради того, чтобы прохожие долго ломали себе голову. И, скажу я вам, отчаянно жаль, что граффити, сделанных ради загадки, так мало.
Мои голубые вершины были не бог весть какой величины, но зато я оставил их в таких местах, где их вообще, может быть, никто никогда не увидит — разве что какой-нибудь уставший после долгого дня офисный работник или мойщик окон. Меня поймали на шестом по счету небоскребе. Я собирался разукрасить девять. Почему именно девять? А
