Сергей Шаргунов - Катаев. "Погоня за вечной весной"

Почему первоклассный писатель забыт? Вопрос.

Или подзабыт?.. Все равно — вопрос.

Литература-то бесспорная.

Во всей советской прозе, на мой взгляд, катаевская была самой яркой и зрелищной. А пребывание его имени в траве забвенья для меня очевидность и несправедливость.

Первоклассный, быть может, лучший из лучших, вытеснен на обочину, в тень травы, которая все гуще и выше.

Череп Катаева утонул в траве…

Нет, конечно, не забыли окончательно. Для «широкого читателя» есть еще «Сын полка» и «Белеет парус одинокий». В «просвещенных кругах» то и дело помянут «Алмазный мой венец» и «Уже написан Вертер» и покривятся по поводу «репутации».

И все это неправильно, не так, все это нечестно по отношению к большому дару.

Катаев — прирожденный художник. Родился рисовать — словами.

Эта книга прежде всего — картина его жизни (но проза будет переплетаться с жизнью, уж никуда не денешься).

В советское время о Катаеве не вышло ни одной полнокровной и тем более откровенной книги, а после смерти, случившейся в самом начале перестройки, за вычетом статей, блогов и любительских пасквилей, не появилось вообще ни одной подробной биографии.

Поэтому здесь не только личное отношение, но и попытка тщательного исследования.

И все же мотив писать о нем — любовь к написанному им.

Я решил воссоздать течение его жизни, чтобы вы погрузились в нее, но и чтобы вы перечитали Катаева. Или прочитали.

О чтении Катаева нельзя пожалеть: изображал он всегда не просто зримо, а в насыщенном цвете, и самое волнующее, головокружительное — будь то бешеная погоня или нежное свидание.

Катаев вампирически был жаден до красок (его литература всегда — приключения красок). Физически ощущаешь наслаждение, которое он получал от писательства… Он жадно впитывал и щедро выплескивал краски мира. У него были столь меткое владение словом (одновременно реалистическое и поэтичное) и столь точное мастерство передать внешность, пейзаж, характер, сцену, эмоцию, что он щеголял возможностью рассыпать фразы и слова и под конец предпочитал «ассоциативное письмо».

Между тем жизнь его была полна тайн и невероятных событий. Разговор о Катаеве неизбежно воскрешает огромный литературный и исторический контекст.

Бунин и Троцкий, Есенин и Маяковский (оба зарифмовали его фамилию: один — «раев», другой — «глотая»), Булгаков и Сталин, Солженицын и Хрущев, Евтушенко и Горбачев, войны, ранения, любови, благородство, расчет, отвага, страх, темная камера смертников в Одесской губчека и золотая звезда Героя Социалистического Труда…

Но отличие Катаева от многих в том, что он стал бы писателем при любом режиме. Тут ключ к пониманию его личности и повод для зависти и недоброжелательства.

То, что одним прощали легко, ему не прощают.

Он дожил почти до девяноста и прожил 100 жизней, неотделимых от времени. Однако — при всем богатстве биографии — словно бы прожил не свою, а чужую жизнь.

Собой он опять и опять становился на своих страницах.

…Случилось ли мне сделать открытия? Счастлив — да.

Ну, например… Я узнал о его первой женитьбе в Одессе на Людмиле Гершуни и обстоятельствах второго брака тоже с одесситкой Анной Коваленко. О его расстрелянных двоюродных брате и сестре. О его близком родстве с новомучениками-архиереями. О предсказаниях парижской гадалки-турчанки. А главное, обнаружил неизвестные, нигде не публиковавшиеся письма не только Катаева, но и Олеши, Ильфа, Петрова, Зощенко, Мандельштама…

Надеюсь, удалось распутать множество узлов и узелков этой так мало изученной биографии, и книга пригодится тем, кому важна история нашей литературы и просто история.

Исследуя судьбу Катаева, я старался почувствовать и вернуть воздух и вихрь времени, главные события русского XX века.

Он всю жизнь писал о себе, располагая подробности биографии, персонажей детства и юности и своего родословия по многим текстам, в том числе сюжетно-приключенческим.

У него слишком много отсылок к пережитому — тем труднее отделить достоверность от сочиненного.

…Кто его родители, его предки? Какого он роду-племени, одессит, до конца сохранивший характерное произношение?

«Во мне странным образом соединилось южное и северное, вятское и скулянское, военное и духовное»…

О Катаевых удалось выяснить немало. Они были выходцами из Новгорода, по преданию, происходили от ушкуйников — «вольных людей», на быстрых лодках-ушкуях добравшихся в далекую Вятскую землю, «под Камень», как в старину называли Урал.

По всей видимости, предки Катаева знали русских святых — преподобного Трифона Вятского, основавшего Успенский монастырь в Хлынове (Вятке), и блаженного Прокопия. Они, как и дедушка писателя, отец Василий, погребены в этом монастыре.

Первое упоминание в архивах — 1615 год: Ондрюшка Мамонтов, сын Катаев. Так что первый установленный предок нашего героя — Мамонт из XVII века. Существование фамилии в столь раннюю эпоху — редкость на Руси, но в Новгороде и Вятке это было делом нередким. Имя Мамонт не имеет отношения к доисторическому зверю, а принадлежит святому мученику Маманту (Маме), погибшему во время гонений на христиан в III веке.

Прямая мужская линия Валентина Петровича напоминает библейское праведное родословие.

Андрей Мамонтович — «посадский человек» в городе Шестакове (превратившемся при Екатерине в село). Его сын Матфей стал иереем в тамошней Благовещенской церкви, родоначальником священнической династии Катаевых. Далее — священник Алексий. Затем — священник Иоанн, у которого в браке с Февронией родился Карп. Он тоже стал священником, а после смерти своей матушки Марфы принял постриг, сделавшись иеромонахом Мелхиседеком, игуменом Спасского монастыря в городе Орлове. У его сына священника Иосифа в браке с Евфимией родился Иоанн, тоже ставший священником. От его брака с Еленой родился священник Алексий.

Этот иерей Алексий в конце XVIII века спустился вниз по реке Вятке в город Слободской, где стал служить в центре города в Преображенском соборе. Там и умер «от апоплексического удара» в алтаре «за благовестом к литургии». Его сын, тоже Алексий, служил, как и он, в Преображенском соборе. За свое пастырское окормление ополченцев, отправлявшихся на войну с Наполеоном, получил бронзовый наперсный крест. Интересно, что в 1831-м с его бани на город перекинулся большой пожар, уничтоживший множество домов.