Валентина Марьина - Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948

Историки, которые пытались, опираясь на архивные и опубликованные документы, воспоминания современников президента, существующую на этот счет литературу, создать портрет Бенеша как политического деятеля и человека, признают трудность выполнения поставленной задачи. «Когда я занимался его биографией, – пишет 3. Земан, – мое отношение к Бенешу колебалось. Чрезвычайная похвала, которая раздавалась главным образом во время его нахождения у власти, загнала меня в ряды критиков Бенеша; в то же время острые нападки, которые появились преимущественно после 1989 г., вызвали во мне защитную реакцию. Как бы то ни было, писать о Бенеше как о политике, а, возможно, еще более как о человеке, решительно нелегкая задача. До тех пор пока чехи будут интересоваться своим прошлым, личность Бенеша останется предметом споров»[1].

О неоднозначности и сложности фигуры Бенеша, противоречивости и, подчас, необъяснимости на первый взгляд его политики, пишет и известный чешский историк Карел Каплан: «Э. Бенеш относится к тем немногим политикам, которые несколько раз оказывались в ситуации, когда решалась судьба государства, а в случае Бенеша – государства, одним из созидателей и творцов которого он являлся. Его решения в сентябре 1938 г. и в феврале 1948 г. многие осуждают и считают Бенеша ответственным за трагическое развитие Чехословакии. Другие его защищают, поскольку эти судьбоносные решения президента понимают как неизбежные и как меньшее зло по сравнению с еще большей трагедией».

Ответ на вопрос о том, чем обуславливались позиции Бенеша на жизненно важных перекрестках республики, в большинстве случаев усматривается, как пишет Каплан, в «неправильной политической концепции, ошибочных предположениях, в излишних дипломатических калькуляциях, в личных особенностях и, не в последнюю очередь, в его болезни». «При этом недооценивается, – по мнению Каплана, исследовавшего последний год жизни президента, – что политические шаги Бенеша отмечены и предопределены и самим положением малого, по сути, еще "нового" государства в центре Европы в период обостренной борьбы великих держав за овладение этим пространством». Тот же исследователь пишет: «Президент, который в 1938 г. покинул республику, утратив доверие большинства населения, в мае 1945 г. возвратился как политик, имеющий высокий авторитет, особенно в чешском народе. Всеобще признано, что он страдал мюнхенским комплексом. Из факта Мюнхена он сделал для внешней и внутренней политики некоторые выводы, которые стали составной частью его политического мышления, а затем и принципами его политической практики. С ними он возвратился снова на родину. Внешнеполитическая ориентация Бенеша на Советский Союз (следовало бы добавить: с одновременной ориентацией на Запад. – В. М.) была мотивирована, прежде всего, поведением западных союзников в 1938 г., а также ожиданием постоянной угрозы со стороны Германии»[2].

Личность Э. Бенеша, тридцать лет проведшего в политике и посвятившего ей всю свою сознательную жизнь, действительно трудно поддается объективной оценке. Для этого необходимо рассматривать его деятельность в контексте истории послеверсальской Европы, происходивших в ней политических процессов, менявшихся направлений внешней политики западных держав Англии и Франции, событий в Германии, оправившейся от поражения в Первой мировой войне и взявшей курс на фашизацию, внутриполитического развития Советского Союза и его внешнеполитического курса; невозможно не учитывать интересы в регионе Центральной и Юго-Восточной Европы всех упомянутых крупнейших «игроков» на европейской политической сцене, а также стремление руководителей молодого чехословацкого государства играть на ней достойную и значимую роль, не вступая, по возможности, в конфликты и осторожно ведя «чехословацкий корабль» меж рифов постоянно бурного европейского политического моря. А лоцманом этого «корабля» был Э. Бенеш, ученик и соратник первого президента ЧСР Т. Г. Масарика, который высоко оценивал его заслуги как в создании Чехословакии, так и в выработке ее внешнеполитической концепции. На протяжении 17 лет, с 1918 по 1935 г., Бенеш занимал пост министра иностранных дел в четырнадцати разных, сменявших за это время друг друга правительствах. Т. Г. Масарик видел в Бенеше своего преемника. В декабре 1935 г. он стал вторым президентом ЧСР, продолжая, по сути, руководить внешней политикой государства. Были ли ошибки и просчеты в его деятельности на этих постах? Как и у всякого долгое время практикующего политика, несомненно, были, в чем Бенеш, кстати, в силу особенностей своего непростого характера, либо не любил признаваться, либо не признавался вообще. Как правило, особой критике подвергаются решения, принятые им во время мюнхенского кризиса 1938 г. и февральского кризиса 1948 г. Все десять лет после Мюнхена Бенеш пытался объяснить и оправдать свои действия (некоторые исследователи называют это «мюнхенским комплексом» или «мюнхенским синдромом» Бенеша), а также опровергнуть обвинения в предательстве, добровольной сдаче власти коммунистам в феврале 1948 г.

Ответ на вопрос о причинах принятых Бенешем судьбоносных решений следует искать в конкретно-политической обстановке того времени, и, прежде всего, во внешнеполитических факторах, расстановке сил на международной арене. На это обстоятельство также обратил особое внимание один из самых серьезных исследователей политики Бенеша в последние годы Йиндржих Деймек, подчеркнув минимальные возможности небольших государств, расположенных по соседству с тоталитарными (и, думается, вообще великими державами), отстаивать свою независимость, свою самостоятельную позицию, свои национальные интересы. Если рассматривать Мюнхен в свете великодержавной политики, считает Деймек, то он предстает «не только как крах чехословацкой государственной идеи или даже продукт личных ошибочных действий второго президента Чехословацкой республики, но гораздо более в виде общей проблемы существования небольших государств в Европе, как и на других континентах, если они (малые государства. – В. М.) становятся объектом своеволия более сильных соседей». Э. Бенеш, «как и большинство политических руководителей малых государств в Европе, временно отступил перед брутальным нажимом, однако благодаря своим систематическим дипломатическим усилиям в конце концов сумел добиться не только включения программы восстановления Чехословакии в планы Антигитлеровской коалиции, но, более того, [восстановления государства] в домюнхенских границах»[3].

Важно отметить, что Бенеш являлся не только политиком, но и ученым. Он считал, что политика должна проводиться на научной основе. Очевидно, к нему можно было бы применить современный термин «политолог». Наукой Бенеш стал заниматься даже раньше, чем политикой, проявив при этом особый интерес к социалистическим учениям[4]. Находясь на высоких государственно-политических постах, он продолжал научную деятельность[5].

Интерес к колоритной фигуре Э. Бенеша, политика не только чехословацкого, но и европейского уровня, был проявлен еще при его жизни. Благодаря своей политической и научной деятельности он стал популярен в стране, прежде всего, в чешских землях, и известен мировой общественности. Достаточно широко отмечались его пятидесятилетие (1934) и шестидесятилетие (Лондон, 1944). Появившиеся тогда работы носили преимущественно, как и все юбилейные труды, хвалебный характер. Впрочем, некоторое представление о Бенеше как о человеке и политике можно почерпнуть и из характеристик, данных ему современниками. Конечно, нельзя не учитывать их субъективность, но оценки хорошо знавших Бенеша людей добавляют живых красок в его политический портрет. Вот каким видел президента знавший его многие годы Яромир Смутны, сотрудник и единомышленник (в главном) Бенеша, в эмиграции выполнявший обязанности начальника его канцелярии. Это – дневниковая запись марта 1940 г., не рассчитанная на широкое читательское внимание, и тем более ценная: «Бенеш – это выдающийся стратег и тактик, величайший Макиавелли нашего времени, но ему не дано привлечь массы, передать им ощущение радости от труда, сознание единства, совместной борьбы, страданий и радостей. Он не вызывает доверия. Инстинктивно люди, которые к нему приближаются, испытывают постоянное ощущение некоей недоговоренности, ощущение, что Бенеш использует их в каких-то своих планах, о которых им прямо не говорит. Люди уходят от него убежденными, но не привлеченными на его сторону, получившими уверения, но не полюбившие его. Это судьба всех эгоистов: люди считаются с ними, признавая их достоинства, но не любят их. Эгоисты внушают страх и послушание, но когда им плохо, они остаются вдруг в абсолютном одиночестве. И это потому, что когда у них все было хорошо, они не смогли понять других; это – возмездие в моменты их поражения… Мы признаем Бенеша, поскольку он выделяется среди нас своей интеллигентностью, упорством, работоспособностью», но «в его характере отсутствует все человеческое. Это – машина для размышлений и работы, без человеческих эмоций, но с человеческими слабостями… Я не встречался с человеком, который был бы Бенешу по-человечески предан. Я не встречал человека, который мог бы с ним поговорить по-человечески, поговорить о том, что может кого-то огорчать, радовать. Бенеша никогда это не интересовало, и это по отношению к любому. Нет, нельзя сказать, чтобы он не помогал, наоборот, он стремился в этом случае или дать денег (иногда из своих), или походатайствовать за кого-то». Но, по словам Смутного, «он бесчувственен по отношению к другим, как и по отношению к себе… У него нет личных потребностей, он скромен, не пьет, не курит… Ничего в нем не вызывает волнения, я ни разу не наблюдал блеск удовольствия в его глазах, когда он видел красивую женщину. Он никак не проявляет, и, вероятно, особенно не ощущает удовольствия от хорошей еды или напитка. Не курит. Ему не интересно куда-то ездить. Он не любит быть в обществе, любит видеть вокруг себя людей, с которыми можно говорить о политике, дискутировать с ними, но не считает нужным собирать вокруг себя людей ради совместных развлечений. Политика для него – всё…». Я. Смутны отмечал, что, утратив человеческие контакты с людьми, Бенеш часто судит неверно, «когда у них играют роль иные, чем политические, мотивы»[6].