Александр Гамов - Непарадные портреты

Александр Гамов у нас в «Комсомолке» специализируется на интервью с сильными мира сего. Его беседы с Виктором Черномырдиным, Сергеем Степашиным, Сергеем Шойгу, Павлом Бородиным, Рамзаном Кадыровым, Владимиром Жириновским и другими нестандартны, необычны. Не случайно он получил предложение от издательства «ВАГРИУС» сделать такую вот книгу.

Чем отличаются эти газетные тексты от других и почему «во-первых же строках» угадывается почерк автора? Каждый из тех, с кем он общается, в общем-то не прячется от журналистов и дает довольно много интервью. Но только Гамову удается показать этих политиков живыми, «непричесанными»...

Общаясь с людьми власти, Гамов — каким бы ни был серьезным разговор — всегда найдет возможность поиронизировать над величием своего персонажа, над его монументальностью, обнаружить у большого человека «слабинку», которая вдруг позволит застегнутому на все пуговицы герою нашего времени рвануть галстук или даже снять его целиком...

И вспомнить, что он в общем-то такой же человек, как и Гамов, как читатели, которые потом узнают из газеты о том, как журналист «Комсомолки» играл со своим героем в хоккей (как в случае с Сергеем Шойгу), бился на боксерском ринге (с Рамзаном Кадыровым) или парился в бане (с Владимиром Жириновским и не только...).

Кстати, я думаю, Саше принадлежит абсолютный рекорд по количеству интервью, предельно неформальных, взятых у маститых политиков как раз в бане, когда автор и герой хлещут друг друга вениками и по ходу, угрюмо выражаясь, банных процедур увлечены разговором «за жизнь»... Нашего журналиста по количеству интервью, взятых у сильных мира сего в парной, можно занести в Книгу рекордов Гиннеса.

Подкупает умение Гамова снизить пафос любой беседы, при этом не свалиться в банальность, в пошлость, в амикошонство в его отношениях с героем будущей публикации.

К любому своему персонажу Гамов относится с симпатией — изначально предвкушая, что именно с этим человеком есть о чем поговорить — на нормальном человеческом языке.

Тут у них взаимное везение. Потому что все герои Гамова — это симпатичные люди. Саша сам выбирает собеседников, с которыми ему интересно поговорить.

Все герои нашего журналиста с газетных страниц говорят так, как в жизни. У нас в редакции даже как-то дискуссия была: можно ли печатать «неправленые» тексты интервью Черномырдина, Бородина или Рамзана Кадырова? Да, иногда пытались править. Но тогда речь этих уважаемых политиков получалась неживой, выхолощенной, а сами образы — тусклыми.

Вообще, интервью — жанр классический, хрестоматийный, известный очень много лет, — но не такой простой, как считают многие. Казалось бы, чего здесь сложного? Пришел журналист к своему герою, включил диктофон, задал вопросы, записал ответы — осталось расшифровать запись, и — интервью готово! С одним и тем же героем на одну и ту же тему можно сделать совершенно различные интервью. У одного журналиста получится набор стеба какого-то, это еще в лучшем случае, или словесных каких-то кружев, у другого — угрюмый, полуофициальный, протокольный текст, вылизанный пиарщиками из службы по связям с прессой. Ведь сейчас многие «пресс-службисты», окружающие сильных мира сего, только и занимаются тем, что пытаются сделать общение популярного человека с прессой как можно более скучным, протокольным и занудным. Гамову (есть у него такая особинка, в чем также состоит специфика этой книги) удается прорываться через ограждения пресс-служб и делать человечные материалы.

И еще. Насколько я знаю, все собеседники Гамова — после того, как интервью сделано и вышло в газете, становятся его товарищами и даже близкими друзьями. Что, кстати, у других журналистов происходит далеко не всегда — довольно часто, я бы сказал, регулярно после интервью в СМИ получается как-то так, что собеседники — автор и его герой — могут и поссориться, и разойтись в глубоком разочаровании друг другом.

А вот Гамов, хочет он того или нет, я не знаю, становится журналистом, «ангажированным» своими героями. Но это — что очень важно — не в ущерб правде жизни, не в ущерб газете и ее читателям.

Владимир СУНГОРКИН,

главный редактор, генеральный директор «Комсомольской правды»

— ...Ну?

— По делу. Насчет Украины.

— А чего?

— Хочу спросить, Виктор Степанович. Строго.

— С кого? С меня? Строго спросить ты не сможешь. По какому такому праву?

— Ну, как... Черномырдин многие годы — мой любимый герой.

— При чем здесь это?

— А при том, что я недоволен вашей работой в Киеве.

— Моей? А ты мою работу знаешь?

— Ну, я наблюдаю...

— Странный, слушай... Ишь ты, умник! А ты съезди туда, я посмотрю на тебя. Взял бы и добился. Ишь ты, ловкач!.. Раз спрашиваешь, значит, так думаешь?

— Допустим, нет.

— А раз не думаешь, зачем же спрашиваешь? Ну ты тоже! Ну ты молодец!..

Мой коллега — старейшина нашего кремлевского пула, журналист «Интерфакса» и «мастер диктофона» Вячеслав Терехов однажды мне сказал: «Когда я читаю “твоего” Черномырдина — полное ощущение, что на бумаге воспроизводится его голос, точно схвачены интонации, можно даже услышать дыхание Виктора Степановича. Будто не газету читаешь, а слушаешь магнитофонную запись. Так не бывает, но это так».

Что ж, может быть... Но дело, наверное, не только в этом.

«В чем секрет обаяния Черномырдина?» — спросил я однажды у Нонны Мордюковой, которая тоже очень любила читать мои интервью с Виктором Степановичем в «Комсомолке». (Кстати, Нонне Викторовне посвящена заключительная глава этой книги.) Почему именно у нее спросил? Как-то в моем присутствии она говорила с Черномырдиным по телефону. Он ей сказал: «Мы с вами — одно целое». Она с ним согласилась: «Потому что мы оба — выходцы из народа».

«А я знаю, в чем секрет обаяния Черномырдина, — ответила мне великая актриса. — Не знаю, как интеллигенция, а вот простые люди, как мои братья и сестры, понимают его, как себя. Потому что они сами — из землекопов. И все хохмы его они просто понимают, как свои... Он истину знает — как ответить на важный вопрос. Он умен. Но у него осталась неистребимая форма выражения своих мыслей. Он так говорит, как дядька из колхоза или с завода... Черномырдин вырос из народа, и из этого своего родства он, как из тюбика, выдавливает такую вот краску, яркую. Он остроумен, когда отвечает на вопросы. Но он не торопится со своей остроумностью... Он думает. Он может в это время и муху согнать с руки, и форточку открыть, прежде чем ответить. Но ему нужно — позарез нужно — полсекунды на ответ. Он не обдумавши ни за что не ответит. Вот извольте, господин, а у меня такая привычка. Вот он так говорит — с какой-то неуловимой паузой. Чтобы ни в коем случае не споткнуться нигде и нигде не было бы проигрыша».