М. Загребельный
Эдуард Лимонов
За что классик современной литературы Эдуард Вениаминович Савенко (Лимонов) восемь лет был невъездным в Украину и даже не смог в родном Харькове проводить в последний путь отца? За убеждения? За то, что несколько его ребят-однопартийцев 24 августа 1999 года на два часа мирно захватили башню Клуба моряков в Севастополе? Или мы имеем дело с такими близкими и родными обычаями мещанской нетерпимости к таланту?
– Лимонов? Лимонов – необычайно любопытное существо с талантом, проявляющимся на уровне нейрофизиологии; его исключительный ум подсказывает ему кратчайший путь к достижению лучшего результата в самых разных областях деятельности; он всегда выбирает лучший эпитет, лучший глагол, лучший способ жизнестроительства; думаю, интересно изучить его органы высшей нервной деятельности – как Ленина, Павлова, Уэллса. Если б я был дипломированным сотрудником Института мозга и имел возможность считывать данные непосредственно из головы, как из Джона Малковича, то взялся бы исследовать биографию этого мозга без малейших колебаний. Никакой другой способ писать сейчас книжку о жизни Лимонова не кажется мне правильным. Дело еще в том, что про Лимонова пока что невозможно создать объективную книгу так, чтобы эта «правда о Лимонове» не была использована против него спецслужбами; меньше всего мне хотелось бы, чтобы этому человеку как-то повредила моя про него книга; я думаю, что дело, которое он делает, он делает, как всегда, очень хорошо, – ответил писателю и журналисту Захару Прилепину литературный критик и писатель Лев Данилкин на вопрос, почему не взялся за книгу о писателе.
О том, что одно-единственное упоминание о намерениях издать биографию Эдуарда Лимонова непременно вызовет неприятие и нападки, я убедился раньше, чем ожидал. В первых же отзывах посетителей всемирной сети в адрес харьковского издательства «Фолио» прозвучало оскорбление, а мою скромную персону отождествили с неким несостоявшимся филологом, который давно проживает в Канаде. Воистину справедлив харьковский Одиссей: «Интернет – гигантский мусорный ящик с отбросами человеческой глупости и чепухи. Особенно форумы – дурь человеческая в них видна как нигде».
Впервые книги Лимонова я прочел в начале девяностых в Киеве. С тех пор пополняю библиотеку его новинками, с интересом и сопереживанием наблюдаю за выступлениями и политической деятельностью. С грустью почитываю тех его критиков, противников, хулителей, которые порой не знают, как бы побольнее пройтись по отдельным эпизодам творчества или жизни писателя. Не по нраву книги – ради бога, обратим взор к другим авторам. А уж о личном спекулировать – значит элементарно демонстрировать низость нравственных устоев тех, кто самоутверждается подобным образом. Лимонов привык, что всю сознательную жизнь его обсуждают, комментируют.
– Со злобой, ревностью, с насмешкой, с ненавистью. Лишь иногда дружелюбно, – говорит он по этому поводу.
Счастливые встречи, случайности, Провидение подтолкнули Эдуарда Лимонова к странствиям. Если бы он в свои двадцать четыре не отважился покинуть Харьков, обосноваться и выжить в Москве, стартонуть за бугор, в семидесятые скорее всего его постигла бы драматическая участь многих украинских мыслителей. Но Москва, хотя и бьет с носка, но позволяла порой своим инакомыслящим уезжать. Спасибо израильской визе. И силе воли.
Бывший сотрудник КГБ рассказал в девяностых дочери Александра Галича о масштабе репрессий начала семидесятых против инакомыслящих:
– В те годы раскалывались все. Есть только двое, которые не раскололись: ваш отец и еще один сумасшедший.
– Как же его имя?
– Лимонов.
Что упустили в Москве и УССР, сначала «надолужила» независимая Украина. Прокуратура уже в 1996 году начала «шить дело», в 1999 году на восемь лет запретили въезд в страну. А российские ученики Малюты Скуратова лишили писателя свободы с 7 апреля 2001 по 30 июня 2003 года. Застенки и угроза огромного срока его не запугали.
– Тебе жить, – говорил узнику совести один очень серьезный заключенный в Саратовском централе. – Он ударял на «тебе». – Каждый выбирает свою судьбу, и потом нечего пенять на последствия своих поступков.
Когда наконец Эдуард Лимонов приехал к матери, он ужаснулся. Из одиннадцати мальчишек его класса в живых после шестидесяти осталось лишь трое.
Энциклопедист и автор без малого полусотни книг, которые изданы во всем мире на десятках языков, не озлобился на минувшее. Он воспевает великую эпоху. Не зазнался – что поучительно для современников. Стоит очередному постсоветскому дарованию лицезреть свои вымученные тексты где-нибудь хоть на фарси, как сразу раздаются истошные вопли. А если в какой-нибудь заштатный среднеевропейский городишко пригласят и оплатят постой с проездом – «ховайся». Пустили Дуньку в Европу, вот, мол, мы какие. Невдомек бедолагам, что еще со времен развала за ненадобностью колониальных империй в бюджеты государств Запада закладывают подачки для слаборазвитых и изгоев. После 1991 года и нас причислили к данной касте.
Предназначение литературы, самоценного слова – возвышать нас над серыми буднями с их безжалостной размеренностью и вечными поисками места под солнцем. Книга подобна машине времени. Окно в мир, где человек мысленно вырывается из оков общественных предрассудков и ненадолго прекращает свое унизительное существование в качестве винтика государственного механизма, звена в цепи предсказуемой жизни.
Создавать, выстраивать свои произведения изящной словесности и обществоведения Эдуарду Лимонову довелось в условиях божественной комедии расцвета и заката СССР, эпохи развенчания мифов о всесилии невидимой руки капиталистического мироустройства, хаоса и позорных годов русофобии и низкопоклонства перед западными буржуа, которые воцарились в России и Украине после Беловежской Пущи. Его книги – летопись загнивания западного общества потребления, разрушения международного порядка, который изобрели товарищ Сталин и господа англо-американские империалисты по итогам 1945 года. Его политические сражения достойны пера Сервантеса. Его лирика в прозе и поэзии задела меня за живое, поэтому я и решился рискнуть сочинить эту книгу.
Конформиста писатель презирает. Сказать, что ненавидит, будет искажением истины. Ненависть – это слишком сильное чувство. Он не переносит приспособленцев. Высмеивает всегда чопорно испуганного буржуа. Он человек искусства. Обличает демократию за ее посредственность. И не молчит. Сегодня подняли голову фашизм и антисемитизм, шовинисты правят бал в больших и малых странах, но множество наших земляков – инженеров человеческих душ, предпочитают строить из себя великих царедворцев либо, что порой еще комичнее, политкорректных звезд книжного рынка.
