Люди тоже покинули деревню и переехали в ближайший лесок. Тут мы оставались два дня, а потом вместе со всеми решили двинуться в большой лес, подальше. Мы погрузили на подводу свои пожитки и выехали в поле. Впереди виднелась деревня Узножь. Далеко за лесом что-то горело. Дым огромными черными клубами поднимался к небу.
— Дубрава горит, — говорили люди.
Подъехав к деревне, мы увидели, что она словно вымерла. Все жители ушли в лес. Стояла тишина. Небо было синее, чистое, без единого облачка. Страшно палило солнце.
Когда мы проехали деревню и снова очутились в поле, неожиданно перед нами, слева, взвилась в небо желтая ракета.
— Бегите в лес! — крикнул дед Рыгор.
Люди побросали свои пожитки и бросились бежать. Но не успели мы пробежать и сотни метров, как впереди застрочил пулемет. Мы все, как по команде, попадали на землю. Кругом свистели пули.
Не могу описать того, что было дальше.
Выпустив длинную очередь, пулемет на несколько секунд замолк. Люди — кто ползком, а кто перебежками — бросились назад, думая через деревню выбраться в лес. Мама метнулась было за нами, но, пробежав несколько шагов, вспомнила, что на возу осталась моя трехлетняя сестричка Валя. Она вернулась, схватила Валю в охапку и побежала во весь рост. Снова застрочил пулемет. Мы с братом Петей стали кричать:
— Ложись, мама, ползи!
Но она, должно быть, не слышала нас. Мы поползли назад, к деревне. Мама бежала сзади. Проползли немного. Я хотела крикнуть, чтобы она бежала быстрее, но, обернувшись, увидела, что она лежит на земле. Я крикнула раз, и другой, и третий. Мама молчала. В груди у меня что-то оборвалось.
Мы с бабушкой быстро подбежали к маме. Она лежала на боку, руки, как ВО сне, были подложены под голову. Платок съехал на глаза. Приподняв его, я увидела, что пуля попала маме в левый глаз: на его месте была глубокая рана. Мама чуть слышно хрипела. Вся дрожа от ужаса, я бросилась ей на грудь, плакала навзрыд, звала ее. Но она молчала. Маленькая Валя ползала у нее в ногах, теребила за юбку и жалобно всхлипывала: «Мама, мама-а…» Но мама не слышала и не откликалась. Бабушка присела возле нее на корточки и громко заголосила.
Вдалеке послышался гул моторов. Это шли в деревню немецкие машины. Бабушка сказала:
— Бегите, детки, спасайтесь: эти гады и вас не пожалеют.
Не хотелось бросать посреди поля убитую маму, но и оставаться тут было нельзя. Мы понимали, что маме ничем уже не поможем, а самих нас могут убить немцы. Я поцеловала маму, взяла Валю на руки и побежала. За нами поковыляла и бабушка. Вокруг никого не было. Все разбежались, только убитые неподвижно лежали в траве.
Скоро мы догнали старушку-соседку Авгинью Гуз. Она бежала, падала, вскакивала и, прихрамывая, бежала дальше. Ее ранило в ногу, но кость не была задета, и она могла бежать.
Когда мы добрались до огородов, наша бабушка без сил упала в невысокий лен. Ей было 65 лет, и она сильно притомилась. Она сказала:
— Я больше не могу, а вы бегите, бегите…
Бабушка зарыдала. За деревней начинались кусты, а подальше темнел сосновый лес. Я с Валей на руках побежала туда. Брат Петя крикнул мне вслед:
— Куда ты? Не бойся, во льну нас не увидят.
Я не послушалась его: страх гнал вперед. Петя остался с бабушкой. По дороге я увидела речку. Берега ее поросли высокой травой. Тем временем машины миновали деревню и шли полем, быстро приближаясь к нам. Я с Валей упала в густую траву на берегу.
Проехав немного, машины остановились. Я вскочила на ноги, подхватила сестричку и по редкому житу, среди которого там-сям попадались кусты, побежала дальше. Немцы стали стрелять по нас.
Добежав до того места, откуда начинались густые кусты, я неожиданно увидела троих человек с винтовками наготове. Сначала подумала, что это партизаны. Но потом, когда заметила на двоих немецкие мундиры, в ужасе остановилась и хотела бежать назад, но ноги не слушались.
Один из троих, который был не в военной форме, крикнул:
— Что там делается в деревне?
— Ваши напали, стали стрелять, убили мою маму, — ответила я.
Не знаю, что еще он сказал бы мне, но немцы заметили нас и открыли огонь. Пули, которые свистели справа и слева от нас, вдруг стали дзынкать у самых ушей. Все мы попадали на землю. Человек, который заговорил со мной, вскрикнул и упал навзничь. Я видела, как из груди у него хлестала кровь. Остальные двое подбежали к нему, осмотрели, потрясли за плечи, потом достали у него из кармана какие-то бумаги и, пригибаясь к земле, побежали вдоль кустов. Я поняла, что это были вовсе не немцы, а родные, близкие люди — партизаны. В первую минуту я бросилась было за ними, но потом остановилась, подумала и направилась в тот лес, откуда мы только сегодня уехали.
В лесу мне встретилась незнакомая женщина. Она показала, где находится олёс (так у нас называют густой высокий лес, местами затопленный водой), и сказала, что наши, наверное, там. Я пошла в ту сторону и скоро добралась до олёса. Сучья царапали лицо, ноги вязли в мутной, зеленой тине. Временами я по колено проваливалась в трясину. Валя вскрикивала от страха, но я старалась успокоить ее. Заслышав вдали мычание коровы, я направилась туда и скоро очутилась среди своих людей. Их было тут очень много. Мне рассказали, что деревня наша сожжена, перебито много народу. Я вспомнила маму и расплакалась, а люди принялись утешать и успокаивать меня. Знакомые женщины хотели нас накормить, но мне еда не лезла в рот. А Валя наелась и уснула у меня на руках: она просто не понимала страшного горя, которое обрушилось на нас.
Вечером начал моросить дождь. К ночи все небо затянуло тучами и полил настоящий ливень. Дул ветер, лес шумел, скрипели и трещали деревья. От всего этого делалось очень страшно. Не было приюта людям в лесу этой ночью.
На другой день подошло еще несколько человек. Среди них были бабушка и брат Петя. Они пролежали во льну целый день и только ночью ползком выбрались оттуда. Я очень обрадовалась, увидав их. Теперь я не чувствовала себя такой одинокой, как накануне.
Спустя три дня люди вышли из лесу и стали хоронить убитых. Из отряда приехал мой отец, и мы похоронили маму. Похоронили на том самом месте, где она упала под немецкой пулей. Потом отец вернулся в свой отряд. Мы с бабушкой остались в лесу. Отец часто навещал нас. Там мы прожили до прихода наших.
Рая Северинец (1931 г.)
Речицкий район, д. Володарск.
Когда началась война, папа наш собрался, поцеловал нас всех и ушел на фронт. Остались мама и нас трое: я, братья Вова и Ваня. Мне было десять лет, Вове — семь, а Ване — всего только четыре.
