и части Донревкома на Новочеркасском направлении практически топтались на месте. К ним подошёл боеспособный отряд черноморских матросов под командованием А. В. Мокроусова, силой около 400 штыков при четырёх орудиях, расположенных на двух железнодорожных площадках. По настойчивому совету В. А. Антонова-Овсеенко, моряков сразу же направили на фронт и утром 26 января (8 февраля) они овладели станциями Лихая и Зверево.
Однако в целом действия частей Ю. В. Саблина и казачьего Донревкома не отличались решительностью. Не торопил их и В. А. Антонов-Овсеенко. Он намеревался занять Ростов прежде Новочеркасска, поскольку справедливо считал Добровольческую армию главным оплотом контрреволюции на Дону. Кроме того, Донревком явно без энтузиазма смотрел на присутствие революционных войск на территории Донской области. Отношения у красного командования с его лидерами складывались очень непросто, о чём следует сказать отдельно.
Ещё 7 (20) января революционеры попытались открыть в Воронеже так называемый «съезд трудового населения Дона». Однако, несмотря на энергичные усилия революционных активистов, прибывшего из Ростова С. И. Сырцова и приехавшего из станицы Каменской Е. А. Щаденко, привлечь в Воронеж представителей казачьих частей не удалось. Из сотни делегатов казаков оказалось всего около десяти.
Почти одновременно с этим событием, 10 (23) января в станице Каменской состоялся съезд фронтового казачества, на котором присутствовали представители 21-го полка, пяти батарей и двух запасных полков, о чём на следующий же день стало известно в Воронеже. Участники Воронежского съезда постановили объединиться с фронтовиками, и группа в 70 человек под руководством С. И. Сырцова и Е. А. Щаденко отправилась в путь. Однако значительная часть воронежцев отстала, и в Каменскую приехало около 30 человек.
Казачий съезд предстал перед ними в самом разгаре. Председательствовал на нём урядник гвардейской батареи Ф. Г. Подтёлков. Фронтовики горячо обсуждали политическую обстановку на Дону. Они подвергали резкой критике атамана Каледина и Войсковое правительство, но разжигать гражданскую войну явно не стремились, а склонялись к мирному решению конфликта с Новочеркасском. Такая внятная, миролюбивая позиция съезда не устраивала большевиков, которые составляли меньшинство среди делегатов, но голоса их активистов звучали наиболее громко. Особенно лютовали Кудинов и Стерхов. Распаляя страсти воинственными речами, они призывали казаков взяться за оружие, а не вступать в переговоры с властями. Атмосфера накалялась, но подавляющее большинство фронтовиков хотело мира, а не войны.
«Решение съезда приблизительно намечалось в сторону господствовавшего среди фронтовых казаков стремления мирно поладить и с “большевиками” и с правительством Каледина, избегнув гражданской войны, – писал В. А. Антонов-Овсеенко. – Это требование и предъявлял съезд правительству Каледина. В приветственных речах воронежские делегаты весьма осторожно пытались склонить казачий съезд к захвату власти» [41]. Выступил приехавший из Москвы большевик А. В. Мандельштам, с партийной кличкой «Одиссей». В своей горячей речи он сделал упор на взаимовыгодную экономическую связь Центральной России и Дона. Но и его призывы не тронули сердца казаков.
Основной причиной резкой перемены настроения делегатов стало оглашение перехваченного распоряжения атамана Каледина об их аресте. Выяснилось, что, узнав о съезде, он решил применить силу и двинул на станицу Каменскую 10-й полк. Большевики вновь воспрянули духом и развернули агитацию за решительные действия, и подавляющее большинство совещания приняло резолюцию о войне с атаманом Калединым. Избранному делегатами Донскому казачьему Военно-Революционному Комитету во главе с Ф. Г. Подтёлковым съезд поручил добиться от Войскового правительства прекращения боевых действий с советскими войсками, удалить с Дона Добровольческую армию и сложить полномочия.
В тот же день в Каменскую прибыл 10-й полк и после переговоров подчинился Ревкому.
«Большинство членов Ревкома, отражая устремления средняцкого казачества, весьма недружелюбно относились к притязаниям “иногородних” крестьян на общий раздел Донской земли и совсем не собирались кончать с общеказачьими привилегиями, – отмечал В. А. Антонов-Овсеенко. – Конечно, эти представители средняцкого казачества были настроены против казаческих верхов, хотели их свержения, но свои непосредственные чаяния стремились осуществить исключительно мирными путями» [42].
Постепенно выстраивая непростые отношения с Донревкомом, В. А. Антонов-Овсеенко всячески подталкивал Р. Ф. Сиверса к развитию наступательных действий против Добровольческой армии. Несмотря на её малочисленность, красный главком резонно видел в ней главного врага. Социально-политическая карта Дона и Кубани могла стремительно поменяться. И, в случае перемены симпатий казачества, численность добровольческих отрядов могла многократно возрасти. Кроме того, в стане контрреволюции не было более масштабной личности, чем генерал Корнилов. Сделав Ростов своей базой, он вполне мог превратить его в столицу контрреволюции. Поэтому В. А. Антонов-Овсеенко стремился как можно быстрее лишить Добровольческую армию этого фундамента.
4 (17) февраля войска Р. Ф. Сиверса возобновили наступление. Получив небольшое подкрепление в виде казачьей дружины станицы Аксайской, отряд генерала Черепова оказал сопротивление, но угроза охвата правого фланга конницей заставила его отойти за реку Сухой Чалтырь. Генералу Черепову нечего было противопоставить коронному приёму красных. Заметные потери понесли корниловцы. Красные заняли село Чалтырь и станцию Хопры, захватив 1 орудие, 6 пулемётов и 3 походные кухни.
На другой день, 5 (18) февраля, из Никитовки В. А. Антонов-Овсеенко телеграфировал В. И. Ленину, что после пятичасового боя на северном участке Донского фронта он овладел станцией Каменоломня, а на пути к Ростову взял селения Султан-Салы, Крым, Чалтырь и станцию Хопры. Упомянул о неудачной мобилизации, проводимой атаманом Назаровым, и о разгроме отряда казаков станицы Гниловской, сообщил о взятии 31 января (13 февраля) Батайска частями А. И. Автономова, завершившего стратегическое окружение Добровольческой армии.
Глава четвёртая
Штурм Ростова войсками Р. Ф. Сиверса. События, решившие исход боя
Почему исход из Ростова не готовой к походу Добровольческой армии произошёл именно 9 (22) февраля, а не позже, как планировалось штабом генерала Корнилова? Не только рядовые участники Ледяного похода, но и А. И. Деникин, А. С. Лукомский, А. П. Богаевский, а также другие представители генералитета в своих воспоминаниях не дают ясного ответа на поставленный вопрос. Они ограничились лишь констатацией необходимости оставления Ростова и описанием трагических картин последних дней перед началом восьмидесятидневных скитаний Добровольческой армии.
А между тем была конкретная, вполне осязаемая, причина исхода – прорыв фронта утром 9 (22) февраля двадцатитысячной «Социалистической армией» Р. Ф. Сиверса на Таганрогском направлении, между станицами Хопры и Гниловской…
В Новочеркасске, в доме № 36 по улице Барочной, ставшей колыбелью Добровольческой армии, к последним числам января сформировался партизанский отряд численностью 73 человека, в основном состоявший из учащейся молодёжи. Сколотил его решительного нрава, деятельный, лично храбрый и склонный к авантюре кубанский сотник Греков. Возвращаясь с фронта в родные края, он оказался в Новочеркасске, где со свойственным ему рвением развернул организационную деятельность. В отряде находилось 65 семинаристов, 5 девушек-гимназисток и 3 начальствующих лица – командир, начальник подрывной команды подпоручик Гернберг и студент-вольноопределяющийся, урядник Егоров, рубаха-парень, как охарактеризовал его в своих воспоминаниях С. Н. Гернберг.
За неуёмный характер и абсолютно белый цвет волос сотника Грекова прозвали «белым дьяволом». «В момент самоубийства Каледина отряд был готов к походу, – писал С. Н. Гернберг. – В первые часы после самоубийства не нашлось ни одного казака для почётного караула у тела. Вызвали наших мальчиков-партизан. Впрочем, возможно, что они были
