как известно, является крайне расплывчатым, близким к СДПГ или СДПА [германским или австрийским социал-демократам. – А.Б.] социалистом в четырех кавычках, и это признание не находится в противоречии с творчеством Томаса Манна, а есть его необходимое художественное дополнение» [58].
В соответствии с новой стратегией советского руководства Бехеру было поручено организовать единый фронт литераторов, точнее – склонить на сторону Советского Союза всех именитых писателей, выступавших против гитлеровского режима. Идеологические тонкости отходили поначалу на второй план. В июле 1934 года в письме к тому же адресату Бехер уже предостерегал от слишком прямолинейной критики Томаса Манна и указывал направление работы с ним. Он писал:
Совершенно ошибочным является требование бичевать Т. Манна как контрреволюционера. Это так же неверно, как и безоговорочно принимать точку зрения Т. Манна как сторонника социализма. Между этими двумя позициями есть вполне определенные многочисленные нюансы, и правильно было бы со всей серьезностью указать Т. Манну, куда ведет этот путь, и противопоставить ему нашу точку зрения – но не на казенном канцелярском языке бюрократов, а на языке, который можно просто назвать немецким [59].
Короче говоря, знаменитого буржуазного писателя, увлекшегося социализмом, следовало склонять на свою сторону решительно, но с чувством такта и снисхождением к его ошибкам. Брат Томаса Манна Генрих Манн был в глазах Бехера – как он писал в том же письме к Оттвальту – «особенно противоречивым случаем»: он считает себя сторонником как социал-демократии, так и революции и Советского Союза и ненавидит гитлеровский фашизм.
Эрнст Оттвальт был впоследствии арестован органами НКВД и обвинен в шпионаже. Он умер в 1943 году в советском исправительном лагере.
На август 1934 года было намечено открытие в Москве первого Всесоюзного съезда советских писателей. В мае был составлен примерный список приглашаемых западных литераторов, в котором как представители Германии значились Бертольт Брехт, Оскар Мария Граф, Лион Фейхтвангер и Генрих Манн. В конечном счете оба последних в Москву все же не поехали, но Генрих Манн направил делегатам приветственное послание, опубликованное в газете «Правда» вскоре после открытия съезда. Автор «Верноподданного» писал о своем отечестве, находившемся под властью нацистов: «Никому не дозволено там великое и полное рисков счастье познавать новое или созидать жизнь и человека по своему знанию. Там думают и мечтают только по указке начальства» [60]. Трагично, что эти горькие слова ничуть не меньше подходили и к советской действительности, которой Генрих Манн заочно и наивно восторгался.
Литературная семья Маннов, однако, не осталась без представительства на съезде советских писателей. Делегатом в Москву отправился сын Томаса Манна Клаус.
Весомым документом по вопросу отношений с иностранными писателями стал доклад «Современная мировая литература и задачи пролетарского искусства». С ним 24 августа 1934 года выступил партийный функционер Карл Радек. Докладчик блистал эрудицией, рассуждая о творчестве отдельных писателей и толкуя его в марксистско-ленинском разрезе. Некоторые пассажи из его доклада вполне можно было расматривать как программные. Радек говорил, что с каждым днем усиливается разделение современной западной литературы «на три сектора – на литературу загнивающего капитализма, неминуемо скатывающуюся к фашизму, на рождающуюся пролетарскую литературу и на литературу колеблющихся элементов, часть которых уже идет к нам, часть же придет к фашизму, если не преодолеет своих колебаний» [61] [62]. За месяц до этого Бехер – совершенно в том же ключе – призывал «со всей серьезностью указать Т. Манну, куда ведет этот путь»11, т. е., по мнению Бехера, путь недостаточно твердых политических убеждений.
Радек неоднократно подчеркивал, что пролетарские художники должны усвоить достижения классической культуры и учиться у великих мастеров, в том числе ныне живущих [63]. Он щедро хвалил Ромена Роллана и Бернарда Шоу и жестко критиковал Марселя Пруста и Джеймса Джойса. Братьев Манн он не упомянул ни единым словом. Клаусу Манну его доклад показался «вызывающе грубым и недостаточным» [64].
В резолюции по докладу Радека съезд посылал братский привет Ромену Роллану, Андре Жиду, Анри Барбюсу, Бернарду Шоу, Теодору Драйзеру, Эптону Синклеру, Генриху Манну и Лу Синю, «которые мужественно выполняют свой благородный долг лучших друзей трудящегося человечества» [65]. Все они на съезде отсутствовали. Лично направленной критики Томаса Манна, Фейхтвангера и Стефана Цвейга в выступлениях докладчиков не содержалось. В число адресатов братского привета они также не входили. Эти два момента, возможно, свидетельствовали о том, что в глазах советского руководства они составляли некий особо ценный резерв, в который еще предстояло вложить немало труда.
20 сентября 1934 года, через три недели после съезда, Томас Манн записал в дневнике: «Из Москвы газетный листок с по-своему очень хорошей речью на съезде Йог. Р. Бехера» [66]. Что могло понравиться литературному мэтру старой школы в речи «немецкого пролетарского писателя-коммуниста»? Вероятнее всего, тот факт, что помимо стандартных пламенных приветов и лозунгов в ней были определенные ссылки на культурное наследие. В отличие от своих прямолинейных товарищей по цеху Вилли Бределя и Фридриха Вольфа, Бехер клеймил национал-социализм не столько с классовой точки зрения, сколько с позиции культуры. Он говорил о настоящей Германии, «с которой – вся наша любовь и верность», и об узурпации «фашистскими идеологами» имени Гете. Также он процитировал отрывок из очерка Генриха Манна «Ненависть», в котором говорилось о будущей войне нацистской Германии против Советского Союза, и между делом отметил, что Генрих Манн в некоторых вопросах пока заблуждается [67].
23 сентября Томас Манн отправил в Москву следующий ответ:
Уважаемые господа, благодарю Вас за посылку. Речь Иоганнеса Р. Бехера на Всесоюзном съезде советских писателей я прочитал с большим вниманием и нахожу в ней много истинного и хорошего. И все же ее направленность и идейную установку я разделить не могу. Из Германии я удалился не на Восток, а в Швейцарию, в знак того, что узы судьбы связывают меня с миром Западной Европы, которому – пусть он даже и обречен на гибель – я обязан хранить верность. Я чту мир сражающегося коммунизма, но по своей сущности к нему не принадлежу и не хочу лицемерить [68].
Для специалистов, курировавших переписку в Москве, благожелательный отзыв о речи Бехера и слова уважения к коммунизму, безусловно, звучали весомее, чем деликатно-обтекаемая отповедь со «старомодными» мотивами судьбы и верности. Судя по дальнейшим событиям, ответ Томаса Манна адресаты восприняли как сигнал к углублению сотрудничества.
Тем временем Бехер отправился в Европу, где встретился в Праге с Генрихом Манном. 26 октября 1934 года он доносил в Международное объединение
