по изучению химических связей), оказалось настолько велико, что Роберт подарил Лайнусу свою коллекцию минералов (минералы – это же кристаллы). Невозможно представить, чтобы наш герой расстался с такой ценностью, но тем не менее это произошло, и Полинг был невероятно рад подарку.
Камнем, о который разбилась зарождавшаяся дружба, стала жена Лайнуса – Ава. Ее нельзя было назвать красавицей или обворожительной особой, скорее подошло бы определение «милая». Однажды Роберт пригласил Аву поехать с ним в Мексику, иначе говоря, пригласил на длительное свидание, но та отказалась и рассказала об этом приглашении мужу. Полинг обиделся и навсегда разорвал отношения с Оппенгеймером. Вот и вся история. Кстати, коллекцию минералов Полинг не вернул, так что напоминание о дружбе с нашим героем осталось с ним на всю жизнь.
Здесь впору ужаснуться: ну как же Оппенгеймер мог поступить подобным образом? Или задаться вопросом – что это было? Пламенная любовь или проходная интрижка? По поводу «как он мог?» можно сказать только одно: Оппенгеймер не считал чужой брак препятствием для романтических отношений (можно вспомнить хотя бы Кэтрин Чавес Пэйдж) и не был склонен тратить на романтику много времени. При таком отношении приходилось иметь дело с теми женщинами, которые оказывались, что называется, «под рукой». Что же касается чувств, испытываемых к Аве, то вряд ли они были глубокими, поскольку вскоре после разрыва с Полингами Роберт нашел себе новый объект – Хелен Кэмпбелл, помолвленную со знакомым ему еще по Гарварду физиком Сэмюэлом Аллисоном. Отношения продолжились и после того, как Хелен вышла замуж, причем Оппенгеймер не особо их и скрывал. Для него имело большое значение общение с нравившейся ему женщиной, а не только сам секс, поэтому имели место и совместные прогулки, и частые ужины в ресторанах. Примечательно, что отношения с Хелен не отразились на отношениях Оппенгеймера с Аллисоном, вплоть до того, что они вместе принимали участие в Манхэттенском проекте (а вот Полинг от предложения Оппенгеймера по поводу совместной работы отказался).
Свое любовное кредо Оппенгеймер изложил в одном из писем к брату Фрэнку: «Не заводи романов с девчонками только потому, что так надо, поступай так только в случае необходимости… если ты хочешь этого, то добивайся, если не хочешь – оставь». Во главу угла Роберт ставил свое желание, а прочие обстоятельства не имели для него большого значения. Если уж женщина заслуживала того, чтобы тратить на нее драгоценное время, то все прочее оказывалось несущественным.
Оппенгеймера приглашали преподавать и в Гарвард, и в Калифорнийский университет. Но он решил снова уехать в Европу на год, для того чтобы заниматься проблемами квантовой механики под руководством кого-то из европейских светил. От Международного совета по образованию, бывшего одним из фондов филантропической системы Рокфеллеров, Оппенгеймер получил годичную стипендию на работу в Кембридже, а затем в Лейдене или в Копенгагене.
В Кембридже он собирался работать под началом Ральфа Говарда Фаулера, весьма одаренного ученого, научные интересы которого простирались от астрофизики до чистой математики. С начала двадцатых годов Фаулер занимался разработкой квантовой теории поля и созданием британской школы квантовой химии. Лучшего наставника, пожалуй, невозможно было и вообразить. В голландском Лейдене работал Пауль Эренфест, тот самый, который состоял в тесной переписке с Максом Борном. Ну а Копенгаген был вотчиной Нильса Бора, создателя первой квантовой теории атома и одного из основоположников квантовой механики.
По возвращении в Штаты Оппенгеймер планировал делить свое время между Пасаденой и Беркли [37], благо расстояние между этими городами составляет всего четыреста миль. Калифорнийский университет привлекал тем, что в нем, по выражению Оппенгеймера, «не было никакой теоретической физики», а амбициозному человеку приятно быть основоположником. Калтех же рассматривался нашим героем как дополнительная научно-преподавательская база, нечто вроде «запасного аэродрома».
В письме от 2 августа 1928 года Оппенгеймер сообщил в Международный совет по образованию, что у него вдруг обнаружился туберкулез, и врачи порекомендовали ему отложить отъезд за границу до полного выздоровления. В ответ Совет отозвал выданную Оппенгеймеру стипендию. 25 августа Оппенгеймер сообщил Совету, что его состояние улучшилось и он может ехать в Европу.
Лечение туберкулеза – дело долгое, особенно по тем временам, когда не было лекарств, подавляющих возбудителя этого заболевания (кстати говоря, первый в истории специфический противотуберкулезный препарат – парааминосалициловая кислота – был разработан с подачи Фредерика Бернхайма, обнаружившего в 1940 году, что ацетилсалициловая кислота, известный всем аспирин, неблагоприятно влияет на туберкулезную палочку). А тут не прошло и месяца, как наш герой пришел в норму! Невероятно! Невероятно и непонятно.
Совет потребовал полного медицинского обследования, которое Оппенгеймер прошел в середине сентября. Никакого туберкулезного процесса у него не нашли. Болезнь оказалась сродни той «дизентерии», которая заставила его отложить учебу в Гарварде, а скорое «выздоровление» было обусловлено отзывом стипендии. Поняв, что проволочка может обойтись ему очень дорого, Оппенгеймер решил не затягивать с отъездом. Стипендию ему вернули, но в урезанном виде – на девять месяцев вместо двенадцати. Получалось, что август, сентябрь и октябрь пропали впустую, но часть все же лучше, чем совсем ничего.
Хотя не совсем впустую, ведь за лето и осень 1928 года Роберт сильно сблизился со своим младшим братом Фрэнком, которому уже исполнилось шестнадцать лет. Грандиозным событием в жизни братьев стала покупка Chrysler Roadster семидесятой модели, на котором они, толком не умея водить, поехали из Колорадо-Спрингс, где Роберт проходил обследование, в Пасадену. Во время поездки наш герой получил перелом правого предплечья, а новенький автомобиль – несколько повреждений, но все же братья доехали на нем до места назначения.
Поскольку срок стипендии был сокращен, Оппенгеймеру пришлось пожертвовать Кембриджем. Он сразу же отправился в Лейден. Почему не в Копенгаген? Потому что с Эренфестом, с которым Оппенгеймер познакомился в Кембридже, сложились хорошие отношения. Оба понравились друг другу несмотря на то что Макс Борн предостерегал Эренфеста: «Оппенгеймер очень долго был со мной, а теперь он с вами. Мне бы хотелось узнать, что вы думаете о нем, и пусть на ваше мнение не повлияет мое признание, что никогда и ни с кем я не мучился так, как с ним. Вне всякого сомнения, он весьма одаренный человек, но среди его качеств отсутствует дисциплина ума. При всей своей внешней скромности, внутренне он крайне высокомерен. Своей манерой знать все лучше всех и хвататься за любую идею, которую ему предлагают, он парализовал всех нас на три четверти года. После того, как он уехал, я снова могу дышать свободно и могу заставить себя работать. Моя молодежь испытывает те же самые чувства. Не держите его при себе слишком долго, это опасно».
Но Эренфест не внял предупреждению и, когда Оппенгеймер написал ему о своем желании приехать в Лейден, ответил, что ждет его «с распростертыми объятиями»,
