Валентин Гафт - Красные фонари

После театра Гончарова я был у Анатолия Васильевича Эфроса в театре имени Ленинского комсомола, и это особая страница в моей жизни. Особая и едва ли не самая важная, потому что театр Эфроса — это театр, о котором я вспоминаю и по сей день. Мне кажется, лучшие образцы этого театра навсегда останутся в памяти и такого я больше не увижу.

Эфрос освобождал, раскрепощал актера. Тот настолько проникался состоянием своего персонажа, погружался в то, что с ним происходит, что уже не изображал его, а буквально становился им, жил им.

У Анатолия Васильевича я проработал сравнительно недолго и сыграл не так уж много ролей. Тем не менее, мне кажется, что именно тот слой лег на меня таким замечательным грузом, что до сих пор я чувствую все то, что получил от этого режиссера. Хотя, конечно, время ушло вперед, и очень многое изменилось, и у Эфроса в те времена бывали иногда не очень удачные спектакли, хотя это был всегда высокий класс. Эфрос был гонимым, полузапрещенным режиссером, и тем не менее он уже тогда был первым. Он потрясающе чувствовал свое время. Эфрос ставил спектакли про реальную жизнь, а не про какую-то форму жизни, навязанную идеологией. Его творческое «я» наполняло текст и фабулу пьесы новым содержанием. Он разгадывал то, что хотел написать автор, и усиливал это многократно. Его театральные постановки резко отличались от прочих, поэтому на него накидывались, его не любили. Кроме того, он не соответствовал представлению о том, каким должен быть главный режиссер, начиная от анкетных данных и кончая ярчайшим талантом.

Надо сказать, что в лучших его спектаклях, таких, как «Женитьба», «Дон Жуан», я не участвовал. К сожалению, я не играл в «Трех сестрах», хотя и репетировал там Соленого.

Удачей у меня была роль в пьесе Радзинского «Обольститель Колобашкин», но ее очень быстро закрыли. На «Колобашкине» я очень много получил не только как артист, но и как человек. Я понял, что такое справедливость, что такое донос, что такое ложь. Анатолий Васильевич вытаскивал из актеров какие-то человеческие, порядочные вещи, которые не очень-то часто можно выявить в жизни. А для того чтобы выявить их на сцене, надо немножечко стать таким человеком. И кажется, мне это удалось. Мой герой был «донкихотом от пивной», который хотел перевернуть мир в лучшую сторону, энергии было через край, но средств мало. Мне кажется, что таких людей очень много, а я, может быть, остался таким до сих пор, только энергия уже не та. Мы начинали репетировать эту пьесу еще в Ленкоме, но театр разогнали, а Эфроса перевели очередным режиссером на Малую Бронную. Там-то мы и выпускали этот спектакль.

Эфрос был человеком довольно жестким. Но это было не чертой его характера, а связано с профессией. Здесь он был непоколебим. Союз Эфроса с его любимой актрисой Ольгой Яковлевой был, может быть, не очень приятен другим. Безвременно ушел Эфрос. Жаль. Мне кажется, что появившиеся очень талантливые режиссеры — и Толя Васильев, и Роман Виктюк, и другие — это все-таки в какой-то степени отросточки того мощного ствола, которым является Анатолий Васильевич Эфрос.

В театр «Современник» меня пригласил Олег Николаевич Ефремов, но не потому, что я ему очень нравился как артист, а просто слух про меня прошел хороший, как он сам говорил. Приняли в 1969 году нас троих: меня, Жору Буркова и Сашу Калягина. Жора Бурков уже ушел из жизни, Калягин теперь наш самый главный в Союзе театральных деятелей, а я продолжаю работать в «Современнике» без малого сорок лет. Видимо, Ефремов так это дело заварил, что после его ухода театр оказался гораздо сильнее, чем его создатель. И это как-то передается из поколения в поколение. Надо сказать, что Галина Борисовна Волчек с честью держит театр в наше непростое время. Очень многие мои театральные роли связаны с ней. Даже на спектакли, которые она не ставила, Галина Борисовна приходила, смотрела и делала замечания, которые имели для меня большое значение. Да и ее доброе, почти любовное отношение значило очень многое. Доброе слово и кошке приятно, а артиста надо хвалить.

Я в этом театре сыграл много ролей, что-то — удачно, что-то — менее. Но с ним у меня связана почти вся моя жизнь. Я могу сказать только одно: «Современник», к которому я привык и где меня любят, — это мой дом.

2007