Бывший начальник Разведуправления РККА и Главный военный советник в Испании Ян Карлович Берзин, создавший перед войной настолько мощную разведывательную сеть в Европе, был расстрелян в Москве 29 июля 1939 года как враг народа. Но помешать эффективной работе созданной им агентурной сети не смогли ни репрессии, ни глупость военачальников. Ян Карлович был реабилитирован посмертно.
В то далекое время мы очень были преданы нашим вождям и были уверены, что многие граждане нашей страны действительно являлись врагами народа. Конечно, были и не согласные с политикой нашего государства, мечтали о другом социализме с человеческим лицом. Таких было немного, но пострадали очень многие невинные люди, о чем мы узнали позже.
В спецшколе, куда я был направлен, предполагалось проучиться более одного года, чтобы лучше освоить английский язык и целый ряд специальных предметов, необходимых для будущей работы. Кроме того, в Министерстве иностранных дел необходимо было освоить консульское делопроизводство, визовые правила, поведение… Пришлось много трудиться, изучать все необходимые дисциплины, чтобы к приезду к месту будущей работы быть соответственно подготовленным.
Семья моя жила в Ленинграде и уже состояла из четырех человек.
Именно тогда один из наших работников в Лос-Анджелесе был обвинен в незаконных действиях против США, в том что собирал разного рода сведения технического и военного характера, что по закону Соединенных Штатов карается тюрьмой. Он был отпущен под залог до суда, а затем выслан на родину.
Провал произошел по следующей причине: наш работник получил информацию о состоянии подводного флота США, за что уплатил определенную сумму агенту, получив от него расписку. Этот документ (расписку) он оставил в кармане своего пиджака. На следующий день жена нашего работника, не проверив карманы, сдала костюм в химчистку японской фирмы. В тот же день супруги были арестованы, но под залог отпущены до суда. Через некоторое время состоялся суд, и нашего разведчика обменяли на американского агента.
Провал резидентуры в Лос-Анджелесе коснулся только одного агента и руководителя группы.
По этому случаю я был срочно подготовлен и отправлен вместе с семьей в Лос-Анджелес для продолжения работы резидентуры.
1943–1950 гг. Елизавета Ивановна Мукасей была принята на работу во МХАТ в качестве секретаря Художественного совета театра.
1944–1947 гг. — М. И. Мукасей являлся заместителем начальника учебной части и преподавателем спецшколы НКВД, готовившей разведчиков-нелегалов. Лиза Мукасей стала нелегалом в 1950 году и работала в особых условиях до 1970 г.
Из архивов НКВД
Отец мой, Иван Дементьевич Емельянов, родился в 1860 году в Воронежской губернии, село Синие Ляпяги, в трудовой и бедной крестьянской семье. Он был очень красивым и очень трудолюбивым, и его заметила красавица Валентина — дворянка по происхождению. В 1877 году они поженились, она его увезла в свое имение в Башкирскую губернию, где у них было богатое хозяйство. Ивану Дементьевичу было поручено заниматься мельницей, где он быстро освоил мастерство работы с мельничным камнем, и имение стало приобретать большое мукомольное хозяйство.
Вскоре у них родилась дочь Анастасия, потом дочь Мария, затем дочь Елизавета, которая умерла шести лет от роду. Но Иван Дементьевич страстно хотел иметь сына, и судьба услышала его желание — четвертый ребенок был мальчик, назвали его Матвей, в жизни все его звали Матюшей. Мама работала горничной у княгини Амбразанцевой.
После рождения Матвея, Валентина — его мать — умерла, оставив Ивана Дементьевича вдовцом с тремя детьми. Он вернулся в родной дом, в Синие Ляпяги, и, когда старшей дочери было 16 лет, женился во второй раз на ее ровеснице, 16-летней Грушеньке. Это была моя мама Агриппина Ильинична Смородина.
О княгине А. Ф. Амбразанцевой повествует писатель Александр Иванович Куприн как об очень богатой женщине в России, которая единственная имела настоящий изумруд и сапфир. Она поручила моей маме быть наездницей, и мама оправдала все надежды княгини, так как оказалась очень ловкой наездницей, участвовала в бегах, неоднократно получая призы.
У А. Ф. Амбразанцевой была дочь Наташа, изящная, красивая, с двумя золотыми косами, она носила белое платье с розовым поясом, а в волосах — белые кувшинки. Она хорошо гребла на лодке и часто брала нас, девочек, с собой. Я хорошо ее помню: она всегда улыбалась; позже я узнала, что она была влюблена в нашего Матюшу, который тоже ее очень любил.
Матвей был высоким блондином с голубыми глазами, волосы вились, а самое главное — у него был прекрасный серебристый тенор, и он замечательно пел русские, украинские романсы и песни.
Его часто княгиня приглашала в свой блистательный дом, освещенный чудом — люстрами, где собиралась знать, и Матюша, отряхнув со своего комбинезона муку, одевался в черный костюм, вроде фрака, подаренный ему Наташей, входил в зал княгини, Наташа садилась за рояль, и они вдвоем ублажали гостей княгини. Папа рассказывал, что когда Матюша пел, то от силы его голоса гасли керосиновые лампы.
Амбразанцева подарила маме, папе и Матвею двух лошадей, мы (дети) очень их любили и назвали по цвету: одну — Карька, другую — Рыжечка. Матюша очень любил Карьку, и на ней в 1917 году уехал от нас — куда, нам ничего не сказал, всех предупредил, поцеловал и скрылся в темном лесу Башкирии.
Маме казалось, что он, сговорившись с Наташей, куда-то сбежал, но куда — никто из нашей семьи не знал, несмотря на то, что мы после революции неустанно его искали. Но надо сказать, что в Матюшу была влюблена кухарка Амбразанцевой — Поля, которая осталась в моей памяти очень доброй, ласковой, но некрасивой. Она каждое утро после того, как в сепаратной делали масло, сметану и сливки, всегда мне приносила чашечку сливок и просила меня обязательно выпить. Я пила и облизывала губы, а Мария надо мной смеялась и называла меня «лизоблюдкой».
Однажды княгиня оставила меня ночевать с Полей и принесла мне две пары туфелек: одна была золотая, а другая — черная, лаковая, с блестящими пряжками. Это был подарок мне к Пасхе, а мама сшила платье из розовой кисеи (такие платья называли «ойра») — оно было все в оборках. Я так в этом наряде была хороша, что меня Матюша взял и на Карьке повез в Стерлитамак к фотографу, и через пару дней мы получили мой портрет. Эти фотографии у меня хранились до 1950 г., а потом исчезли.
…Итак, я родилась 29 марта 1912 года в Стерлитамаке, а 10 апреля за мамой и мной приехали на санях, чтобы довести домой, в село Барятино.
