В 20-х годах тема роли и места рейхсвера в государственной структуре Германии неоднократно возникала в публичных дискуссиях. По мнению одних, рейхсвер только тем и занимался, что разрабатывал планы военных кампаний, чтобы добиться реванша за поражение в первой мировой войне. Другие усматривали в рейхсвере «оплот реакции», который будто бы всеми правдами и неправдами стремился к расширению сферы своего влияния. Были, наконец, и такие, кто навешивал на новую немецкую армию ярлык «продажных наемников», якобы пошедших в услужение то ли к республиканцам, то ли к толстосумам.
Те же, кто в указанный период посвятил себя нелегкой работе по формированию рейхсвера, знают, что он был не чем иным, как наследником и хранителем прусско-германских традиций верности воинскому долгу и преданности законной государственной власти.
Встречаются попытки представить рейхсвер периода Веймарской республики в качестве некоего «государства в государстве». В подобных характеристиках содержатся два основных утверждения: во-первых, что рейхсвер якобы имел свою собственную политическую линию, и во-вторых, что он будто бы оторвался от народа и стал инородным телом в государственном организме Веймарской республики.
На упрек в проведении самостоятельной политики можно возразить, что нельзя смешивать политический вес и авторитет армии, и, прежде всего, ее высшего руководства, с задачами и повседневной деятельностью основной массы частей и соединений рейхсвера. Рейхсвер как определенным образом организованная военная сила не проводил и не мог проводить никакой самостоятельной политики. Солдаты и их командиры обязаны были только выполнять приказы: сухопутные войска — приказы начальника управления сухопутных войск, имперский флот — распоряжения командующего флотом. На этих представителей высшего военного руководства возлагались военные, а не политические функции. Их непосредственным начальником являлся имперский военный министр, который в соответствии с § 8 закона о военном строительстве, в свою очередь, подчинялся имперскому президенту как главнокомандующему всеми вооруженными силами. Разработкой политических аспектов деятельности рейхсвера занимались инстанции, напрямую подчиненные имперскому военному министру. Последний был единственным лицом, которое могло под контролем парламента принимать политические решения, касающиеся рейхсвера.
То, что в любом государстве вооруженные силы имеют определенный политический вес, является прописной истиной. Не требует доказательства и утверждение о том, что вес этот тем больше, чем слабее само государство. Вполне естественно, что в таком непрочном и слабом государстве, каковым была Веймарская республика в первые годы своего существования, с рейхсвером просто нельзя было не считаться. Выразителем позиции и интересов армии как раз и являлся имперский военный министр. Наряду с этим правительство, разумеется, прислушивалось и к мнению упомянутых выше представителей высшего военного руководства. Особенно часто это происходило при обсуждении вопросов, решение которых зависело от степени сплоченности и моральной стойкости войск. К примеру, мнение главнокомандующего сухопутными войсками генерала фон Секта интересовало правительство, прежде всего, в связи с тем, что в его подчинении находились те силы, которые потребовались бы в первую очередь для подавления возможных беспорядков внутри страны. Вполне можно допустить, что позиция генерала могла оказаться наиболее весомой при принятии некоторых политических решений. Однако любые мнения и предложения командующих должны были согласовываться с имперским министром обороны до того, как они доводились до сведения кабинета или имперского президента.
Убедительным доказательством сосредоточения всей власти над армией в руках военного министра может служить конфликт между имперским военным министром Геслером и генералом Сектом, возникший с связи с разногласиями по малозначительному политическому вопросу. Сект, являвшийся, по общему мнению, творцом рейхсвера, вынужден был подать прошение об отставке. Имперский президент фон Гинденбург, который обязан был поставить точку в этом конфликте, вероятнее всего, с большей симпатией относился к своему сослуживцу генералу Секту, чем к сугубо гражданскому имперскому военному министру, однако он принял решение в пользу последнего.
Другой пример взаимоотношений политического и военного руководства, связанный с личностью будущего имперского канцлера фон Шлейхера, мог бы быть, как кажется на первый взгляд, использован для опровержения изложенной выше точки зрения. Как известно, фон Шлейхер до назначения главой кабинета занимал ряд высоких должностей в военном руководстве, последней из которых была должность имперского военного министра. На всех этих должностях он пользовался огромным политическим авторитетом и влиянием. Не следует, однако, забывать о том, что до назначения военным министром он выполнял исключительно функции военно-политического консультанта правительства. Военный министр мог в любое время отказаться от услуг фон Шлейхера в случае, если бы между ними возникли непримиримые разногласия. К тому же фон Шлейхер при всем его политическом влиянии не подменял собой рейхсвер. Даже став министром, а затем и канцлером, он действовал не от имени рейхсвера, а лишь как политик, облеченный определенными полномочиями.
В качестве одного из доказательств политической самостоятельности рейхсвера иногда приводится начатое при Секте и продолженное при его преемниках тайное сотрудничество с Советским Союзом в сфере разработки вооружений. На это можно возразить, что сближение с СССР началось еще после подписания в 1922 году советско- германского договора в Рапалло по инициативе министра иностранных дел Ратенау. Затем во исполнение этого договора и в целях обеспечения безопасности рейха, прежде всего от территориальных притязаний Польши, руководство сухопутных войск действительно начало военное сотрудничество с Красной Армией, причем делалось это с ведома имперского президента, имперского канцлера и имперского военного министра. Аналогичным образом поступали и другие министерства, только уже в экономической сфере. В сложившейся к тому времени политической обстановке тесные связи с великой державой на Востоке были жизненно необходимы Германии для укрепления ее международных позиций, по крайней мере до подписания Локарнских соглашений 1925 года. После того как Штреземанн в Локарно провозгласил кардинальный поворот германской внешней политики в сторону Запада, генерал Сект безоговорочно поддержал новый курс, хотя с согласия имперского правительства сотрудничество с Красной Армией было продолжено, только теперь оно стало секретным. Именно это последнее обстоятельство и способствовало тому, что советско-германским связям в военной области был придан несвойственный им политический смысл. На самом деле для немецкой стороны они означали возможность разработки и испытания вооружений, а для русских — возможность повышения квалификации командного состава Красной Армии в Германии.
