В манифесте выражалась надежда на то, что благородное дворянство, чувствуя к себе толикие щедроты, не станет уклоняться от службы и будет учить детей благопристойным наукам в пользу отечества. А тех, кто ни себя, ни детей ни в какие полезные науки употреблять не будет, манифест повелевал презирать и уничтожать, приезд же их ко двору или вход в публичные собрания объявлял нетерпимым.
Дворянство не побоялось презрения верноподданных и толпами стало уходить в отставку. Полки потеряли сотни офицеров, и на порожние места без особого выбора брали иностранцев, благо ехали они в Россию на большое жалованье охотно.
Другое следствие манифеста было совсем неожиданным и принесло популярность этому документу в такой среде, на которую он вовсе рассчитан не был. В народе стали говорить, что вслед за дворянской вольностью будет объявлена вольность для крестьян и бумага-де эта подписана, да только дворяне ее объявлять не хотят и царя придерживают. Вольность — свобода от помещичьей палки, право иметь собственность крестьянину, идти куда хочешь, работать где нравится.
После известия о внезапной смерти государя Петра III у крестьян возникло убеждение, что дворяне погубили царя, чтобы скрыть дарованную народу волю. И как только прошел слух, что Петр Ш жив и идет занимать отнятый у него неверной женой Екатериною престол, под его знамена устремились десятки тысяч бойцов.
Указы Петра III, затронувшие интересы церкви и духовенства, вызывали недовольство в стране. Царь приказал отнимать у монастырей вотчины, брать на военную службу сыновей священников и дьяконов, чего раньше никогда не бывало. Передавали, что государь, призвав первенствующего в Синоде архиерея Димитрия Сеченова, велел ему убрать из церкви все иконы, оставив лишь изображения спасителя и богородицы. Он распорядился также, чтобы священники обрили бороды и ходили одетыми в немецкое платье, как лютеранские пасторы. Все домовые церкви запечатали. Нарушались старые обычаи и порядки, без нужды ломались вековые традиции.
Лейб-компания, привилегированный отряд телохранителей Елизаветы, была распущена. Грехов за ней числилось много, и жалеть о том не стоило, но на место любимцев императрицы, которым дозволялось решительно все, Петр III поставил свою голштинскую гвардию — таких же разбойников и пьяниц, только немецкого происхождения.
Озабоченный больше всего на свете судьбой родной Голштинии, Петр III намеревался отнять у Дании герцогство Шлезвиг, чтобы соединить его с прежним своим владением.
Для новой кампании, затеянной государем, требовались войска. Русская армия, обескровленная Семилетней войной, нуждалась в пополнениях. Военная коллегия приказала явиться в строй всем молодым дворянам, приписанным к полкам, опять набирали рекрутов.
Стон и плач стояли повсюду. Едва избыв одну кровопролитную войну, Россия, подталкиваемая придурковатым царем, должна была начинать другую. Зачем, во имя чего? Этот вопрос был на уме, а часто и на языке у каждого.
Николай Новиков, записанный в Измайловский полк, по именному указу обязан был явиться на службу в Петербург.
Занятия в университетской гимназии, усиленное чтение, знакомство с кружком Хераскова, собственные размышления, жизнь в Авдотьине — все это заставило его задумываться над своим будущим. В мыслях о нем господствовала одна идея, которую Новиков мог бы определить строкой сумароковской притчи: «На пользу общую коль радостно трудиться!»
Вместе с авторами, которых он любил читать, Новиков полагал, что верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных, то есть что возникла она из договора между властителем и народом. Обязательства обе стороны принимали взаимные, и, если одна договорившаяся сторона перестает их выполнять, договор разрушается. Но при этом нация без государя существовать может, а он без нее ничто. Правильный государь — подобие бога, преемник его высшей власти на земле, и свойство царской, как и божественной, власти должно проявляться в кротости и правоте.
Сумароков развивал эту мысль в трагедии «Мстислав»:
Царю потребней всех на свете добродетель.
Когда провознесен он выше естества,
Когда в народе он наместник божества,
И размышления царей другим уставы, —
Так мысли царские во всем должны быть правы.
Если царь ведет себя иначе, значит он деспот, тиран и подданные освобождаются от каких бы то ни было обязательств по отношению к нему.
Такой взгляд на самодержавие позволял определить, дурен или хорош государь, и оправдывал подданных, возмутившихся против несправедливого царя. Теперь Новикову, уезжавшему в Петербург, выпала возможность самому проверить эту книжную теорию — гвардейцы могли вблизи наблюдать монархов.
Новый, 1762 год Новиков встретил в семье, а наутро, получив родительское благословение, простился и поскакал в Москву.
В конторе Измайловского полка за Яузой, у церкви великомученика Никиты, Новиков увидал своих будущих сослуживцев, однолетков-дворян, поспешавших в полк. Начальник команды, унтер-офицер, выправил подорожную и в тот же день повез юношей в Петербург, на полковой двор, к молодцам-измайловцам.
Измайловский полк по старшинству и времени учреждения был третьим гвардейским полком после Преображенского и Семеновского. Сформировать его повелела императрица Анна Ивановна указом 117 августа 1730 года. Название свое полк получил от подмосковного села Измайлово, летней резиденции государыни.
Дух и традиции гвардейских полков, созданных Петром I, внушали новым правителям России некоторые опасения. Анне Ивановне и Бирону была нужна своя военная сила. Во главе Измайловского полка поставили иностранцев, шефом-полковником сделали графа Левенвольде, батальон получил брат герцога-фаворита.
Рядовых для этого полка набирали на Украине, искали молодых людей высокого роста. Унтер-офицеры и капралы были взяты из армейских частей, грамоте умеющие, чтобы могли обучать и впредь офицерами быть. Командный состав вербовали из лифляндцев, курляндцев и прочих иноземцев.
В 1732 году Измайловский полк был переведен в Петербург и вместе с другими гвардейскими полками нес во дворцах и в городе караульную службу. Разместили его в Адмиралтейской части близ церкви Вознесения, неподалеку от дворца. На турецкую войну в 1737 году отправился только один батальон измайловцев. Но за взятие Очакова полк был награжден двумя серебряными трубами.
По окончании войны полку отвели место для постройки слободы за рекой Фонтанкой, на продолжении Вознесенской улицы, и в 1741 году, уже при новой императрице Елизавете Петровне, избы окончили постройкой. Каждая рота поселилась на отдельной улице, вместо названия получившей номер. С годами город разросся, через слободу лег Измайловский проспект, а отходившие от него улицы так и продолжали называться ротами — Первая, Вторая и так далее, и сохранили свои цифры после Октябрьской социалистической революции, когда были переименованы в Красноармейские улицы.
