Может, путь наш неверен, оттого и угодили мы в эту глушь?
– Учитель, путь ваш непостижимо велик, а потому мир не может принять его, – ответил Янь Юань. – Но вы должны и впредь твердо идти своим путем. Если человек не имеет успеха в свете, это лучше всего доказывает, что он – достойный муж. Если мы сами не претворяем праведный путь, нам должно быть стыдно. А если в царстве есть праведные мужи, а правда отвергнута светом, за это должно быть стыдно государю. Что ж огорчаться из-за того, что мир не следует нашему Пути?
– Как хорошо ты сказал! – воскликнул Учитель. – О, славный сын рода Янь, если бы ты был знатным вельможей, я хотел бы быть твоим слугой!
Небо и на этот раз не дало погибнуть правде, которую хранил в себе Учитель Кун: в конце концов путешественники ускользнули от погони и благополучно добрались до северных рубежей Чу – могущественного южного царства, располагавшегося в районе среднего течения реки Янцзы. И попали в новый и незнакомый мир: непонятная речь, непривычные письмена, необычные дома на сваях, странные смуглолицые люди, покрывающие себя татуировкой. Другие леса, и холмы, и реки. Другое небо… Настоящий край земли. Царство Чу было страной самобытной культуры, вобравшей в себя многое из жизненного уклада местных некитайских племен. Обитатели равнины Желтой реки считали его «варварским» или в лучшем случае полуварварским. Но правители царства, именовавшие себя, как и чжоуские цари, ванами, все решительнее вмешивались в политические раздоры уделов Севера, все настойчивее боролись за верховенство в Поднебесном мире. Может быть, оттого чуские власти и отнеслись к необычным гостям с вниманием? Измученные путешественники нашли приют у правителя области Шэ, которого звали Чжу Лян. Поначалу случился небольшой конфуз: когда Чжу Лян спросил у Цзы-Лу, что за человек его учитель, Цзы-Лу не нашелся что ответить. Узнав об этом, Учитель Кун сам дал себе оценку – изумительно простую, честную и непринужденную.
– Почему же ты не сказал, – воскликнул он, обращаясь к Цзы-Лу, – что это человек, который так поглощен размышлениями, что забывает поесть, и так радуется жизни, что забывает о всех тяготах и не замечает надвигающейся старости?..
Цзы-Лу быстро исправил свой промах, и Чжу Лян пригласил к себе Конфуция.
– В чем секрет мудрого правления? – задал он неизбежный на таких встречах вопрос.
– Мудрый правитель делает так, что живущие вблизи радуются ему, а живущие далеко стекаются в его владения, – ответил Конфуций.
Как всегда, Учитель Кун не просто изрекал какие-то всеобщие, всегда и для всех пригодные истины, а действовал «по обстоятельствам». Незадолго до их встречи Чжу Лян расселил на своих землях многих жителей удела Цай, так что совет Учителя Куна был ему как нельзя кстати. Но в этом совете было, конечно, и что-то абсолютное, непреходящее, сопричастное чистой и возвышенной мечте. Это умение в одном частном примере, одном простом образе выразить величие человеческого духа – одна из самых верных примет Конфуциевой мудрости.
Чжу Лян показал себя способным администратором и к тому же преданным своему господину: спустя несколько лет он поможет чускому царю затоптать пламя крупного мятежа. Но он был только одним из многих провинциальных военачальников и, конечно, не имел возможности всерьез посодействовать Учителю Куну. Надо было ехать дальше на юг – в столицу чуского правителя, Чжао-вана, могущественнейшего из царей Поднебесного мира. Да и сам правитель Чу, прослышав о Конфуции, изъявил желание иметь своим советником ученейшего человека на свете. Тут как раз случилось так, что Чжао-ван остановился лагерем у северных границ своего царства и пригласил Конфуция к себе. Он даже решил пожаловать знаменитому учителю большой удел. Вот здесь чуские царедворцы не на шутку встревожились, и первый советник Чжао-вана употребил всю свою хитрость, чтобы задушить в зародыше союз государя с надменным северянином.
– Подумайте, светлейший владыка, – обратился он к Чжао-вану, – есть ли в вашей свите такие же ученые, мудрые и добродетельные люди, как этот Учитель Кун?
– Пожалуй, нет, – ответил, поразмыслив, Чжао-ван.
– А теперь подумайте: отцы-основатели Чжоу поначалу владели крошечным уделом, а потом завладели всей Поднебесной. Теперь же вы хотите пожаловать Учителю Куну удел куда больший. Что же из этого выйдет? Прошу еще раз хорошо все обдумать.
Чжао-ван подумал… и не взял Конфуция на службу.
Так и остался Учитель Кун странствующим ученым, да еще с репутацией чудака, над которым впору было посмеяться. И смеялись… Больше всего – над обещаниями Конфуция одним махом переделать мир. Конфуциевы ученики записали для потомков рассказ о том, как их учитель встретился в Чу с неким «безумцем Цзе Юем».
Узнав, что перед ним Учитель Кун, этот Цзе Юй, слывший у себя на родине как бы блаженным пророком, вдруг запрыгал по-птичьи и запел:
Феникс, о феникс!
Как померкла доблесть твоя!
То, что ушло, не воротишь.
То, что придет, еще можно сберечь.
Кончено! Кончено! Горе тем, кто нынче на службе…
Конфуций вышел из повозки и хотел поговорить с безумцем, но того уже и след простыл…
В другой раз, подъехав к какой-то речке, Конфуций послал Цзы-Лу расспросить о дороге (символическая деталь!) двух трудившихся поблизости старцев, по виду ученых мужей. Узнав, что Цзы-Лу – ученик «того самого Кун Цю из Лу», старцы сказали ему:
– А не будет ли лучше для вас, уважаемый, если вы пойдете не за тем, кто сторонится людей, а за тем, кто сторонится всего мира?
Вернувшись назад, Цзы-Лу передал учителю слова мудрых отшельников. Конфуций задумался и в конце концов заключил: «Нельзя человеку жить среди птиц и зверей. Если не жить мне среди людей, то с кем же мне жить? Пока в Поднебесной есть праведный Путь, я ни за что не поменяюсь с ним местами…»
Рассказывают еще и такую историю. Однажды Цзы-Лу отстал в пути от учителя и встретил на дороге старого крестьянина.
– Уважаемый, вы не видели моего учителя? – окликнул его Цзы-Лу.
– Вы, как я погляжу, ногами и руками не трудитесь, хлеб не растите. Что уж говорить о вашем учителе! – отвечал старик.
Цзы-Лу вежливо поклонился незнакомцу, и тот позволил ему заночевать в своем домике. На следующий день Цзы-Лу догнал Конфуция и рассказал ему о встрече с тем сердитым стариком. «Это, должно быть, мудрый отшельник», – решил Учитель Кун и велел ученику разыскать старца. Цзы-Лу помчался назад, но старика того уже не застал. Вероятно, из желания хотя бы заочно оправдаться перед отшельником, Цзы-Лу потом говорил, вспоминая ту мимолетную встречу: «Благородный муж поступает на службу для того, чтобы выполнить свой долг. А то, что праведный Путь неосуществим, это он уже знает!»
