Я спросил Максима Федотовича, сколько же платили за этот каторжный труд. Ответил, что он не помнит, но очень немного. Деньги нужны были на налоги. Покупали и гостинец для детей и жен. Чаще всего это был колотый сахар, буханка хлеба, и если был ударный перегон, то и с килограмм чайной колбасы.
Деньги и цены сейчас и тогда трудно сопоставить, но у меня на всю жизнь осталось в памяти, как мой старший брат Сергей, 1920 года рождения, в конце 1930-х годов тоже один раз гонял плот в Ригу. И по возвращении не было конца радости: он на заработанные за три недели деньги купил довольно много – поношенные хромовые сапоги со старыми калошами. В то время в деревне он был чуть ли не единственным обладателем такой роскоши.
Вернемся в деревню Корь. На мой вопрос, как жили крестьяне деревни до революции и после, Максим ответил: «Неплохо, и до революции, и после – ничего не изменилось. Работали всегда много. Только после революции стали платить большие налоги и по продразверстке стали забирать весь хлеб. И раньше хлеба не хватало, добавляли в него мякину и картошку, а к тридцатому году и вовсе перешли на липовый лист и лебеду. Но совсем плохо стало с начала коллективизации».
Семья Прохорова Федота попала в списки кулаков. И виноват в этом был Николай Александрович. Да, царь российский, Николай II, и мать Федота.
Вырос Федот статным красавцем, и призвали его в царскую армию, да еще и в гвардию. Служил он в охране царской резиденции – Зимнего дворца. И, видно, неплохо служил, потому что, когда пришло время демобилизоваться, царь ему, а скорее, кто-то другой от царского имени, отвалил несколько золотых.
Приехал гвардеец в родную деревню. И показалось ему, что очень уж сильно контрастирует отцовская хата с Зимним дворцом. Первое, что он сделал, – это сменил крышу, соломенную – на черепичную. Все хаты в деревне стоят под соломой, а у Прохоровых под черепицей. Да и во всей округе черепичных и металлических крыш не было. Кроме как в городе Велиже. Правда, в других деревнях было несколько хат, крытых не соломой, а гонтом или драницами, но чтобы черепицей – такого не было.
К десятому году прошлого столетия у Федота было уже три дочери, а в десятом родился Максим. Все сестры и Максим росли у хозяйственных трудолюбивых родителей здоровыми и работящими детьми. В первой половине 20-х годов получили надел земли (раньше земля была общинной). На шесть человек получили около 6 гектаров. И шесть трудолюбивых, здоровых людей стали стремиться выйти в «лучшие». Максим Федотович помнит, что тогда приобрели они очень хорошего вороного жеребца. В другом-то особенно и не выделялись среди своих, деревенских. Кроме жеребца держали двух коров, пять-шесть овец, всегда поросенка, кур. Ну, конечно, собака и кошка, говорит Федотыч.
– Батраков держали? – спрашиваю я.
– Каких батраков? Мы сами всегда другим помогали, да еще прирабатывали на лесных работах. Девки заготавливали дрова. Дров надо было много. Сельсовет и школа в Буднице и весь город Велиж отапливались дровами. Да и деньги нужны были, чтобы платить налоги, да и купить надо было что-то, чтобы одеваться. Правда, в купленном ходили мало. Разве что только девки платок да кофту оденут в праздник. А так все свое. Обувь – лапти. Лыко драть было запрещено, но лес рядом. Воровали. Днем липняка нарубишь, обдерешь и вязанку спрячешь в лесу, а ночью притащишь. Зимними вечерами сидишь у коптилки и плетешь обувь на всю семью. Я и сейчас еще умею плести лапти, хоть похлапни, хоть коверзни тебе сплету (похлапни – праздничные, коверзни – повседневные). Штаны, рубахи, юбки – все шили из льняной ткани, которую сами и ткали. Бывало, бабы и спать не ложатся, всю ночь прядут, затем ткут, а весной отбеливают в речке и расстилают на лугу.
Верхнюю одежду тоже не покупали. Шубы шили из овчины, которую подпольно выделывали редкие в то время специалисты. Тогда это было очень серьезным преступлением. Шкуры надо было сдавать. Поймают кожемяку – посадят. Скот у крестьян весь брался на учет. Проверяли, недостает – значит, забил. Где квитанция на сданную шкуру? Нет? Плати штраф. Дело дошло до того, что стали требовать в обязательном порядке свиней не палить, а обдирать шкуру. А шкура с поросенка сдирается вместе с салом. Тогда стали забивать свиней ночью или угоняя в лес. Но власти в каждом селе назначили уполномоченного по контролю забоя свиней, и им же было вменено в обязанность свиней обдирать. Люди как-то приспосабливались жить. Когда по дворам ходили переписчики скота, слух несколько опережал их приход, и некоторые крестьяне успевали спрятать подлежащий забою скот (поросенка или теленка). Овечью шерсть пряли. Ткали ткань. Затем валяли и получали сукно. Из сукна шили армяки и суконные штаны и юбки для зимы. Валенки катали дома. По деревням ходили валенщицы и выполняли за соответствующую оплату работу на дому.
Семья была большая, но дружная. Работали чуть ли не круглосуточно. Кроме подъема производства надо было думать о приданном трем взрослым девкам. Участок с трех сторон граничил с кустарниками, ничейной землей, и отец каждый год за счет выкорчевки кустарников увеличивал свой земельный надел. К 1928 году хозяйство окрепло, увеличились урожаи. Питаться стали лучше. В то время стали в деревнях появляться механические молотилки, и отец решил во что бы то ни стало приобрести молотилку. Но мечте его не суждено было сбыться.
Старик закашлял, комок подкатил к горлу. Протерев кулаком выступившие слезы, описывал дальнейшую жизнь семьи и свою личную.
В стране началась коллективизация, а одновременно и раскулачивание крестьян. Федот Прохоров оказался первым в списке кулаков. Максим Федотович считает, что в список кулаков их семья попала из-за черепичной крыши и жеребца. Только это и выделяло хозяйство в деревне.
Семью, разрешив взять с собой небольшие узелки с продуктами и сменой белья, отправили сначала в город Велиж (районный центр). Из Велижа – 80 км пешком в Смоленск. В Смоленске погрузили в теплушки, и под конвоем солдат эшелон тронулся в ночь. Первую ночь никто не спал. Все пытались разгадать, куда везут. Утром по солнцу определили, что поезд идет на восток. Еще до отправки по деревням ходили слухи, что всех раскулаченных вышлют на Соловки, на Север.
– А тут наше предположение не оправдалось, – говорит Федотыч. – Ехали медленно и долго. Поезд еле тащился. Стояли на станциях. Ночью эшелон останавливали на запасных путях. Мучил голод. Свои продукты быстро кончились, несмотря на то что мы их старались экономить, а кормили какой-то бурдой, да и то два раза в день. Не менее мучительно было отправление естественной нужды. В вагонах нет уборных. Все делается через ворота вагона на ходу поезда. Но в вагоне и мужчины и женщины. Первые сутки были самыми мучительными. Справлять нужду дожидались ночи, а затем кто-то предложил прорезать дыру в полу вагона. Работали посменно, долго и мучительно, столовым ножом. На руках набили кровавые мозоли. Наконец отверстие было готово, угол завесили одеялом, и все облегченно вздохнули.
