– Суслов-это такой провинциал в политике! Большая зануда…
– Если бы только зануда! – возразил я.
– Ну это я как дипломат сказал. Одного поля ягоды с Хрущевым. Жуков – крупный военный, но слабый политик. Он сыграл решающую роль в возведении на пьедестал Хрущева в 1957 году, а потом сам проклинал его…
Его не снимали с секретарей, не успели снять. Собрали пленум, пленум был на их стороне – чего же тут!
– А вам не дали выступить на пленуме?
– Нет, дали, я все же выломил. Пускай мою стенограмму покажут кому-нибудь!
– Не показывают. А как пленум реагировал?
– Орали, орали. Я говорил не о нем, но о его руководстве специально, теперь не вспомнить все, что было сказано, но, в частности, я говорил то, что у меня было намечено до этого, в том числе и насчет того, что в 1953 году назначена комиссия по архиву Сталина, председатель – Хрущев, я – член комиссии. Сейчас с 1957 года ни разу не собирались мы, члены комиссии, Микоян там был, еще кто-то… Архив Сталина нам, комиссии, поручен. Вот видите, как ведет себя Хрущев?
Хрущев, видимо, подслушивал наши телефонные разговоры, и шпионы у него были. Я выступал на пленуме, орали, не слушали. Потом хитро опубликовали. Сначала троих включили в «антипартийную группу» – Маленкова, Кагановича, Молотова – и добавили примкнувшего к ним Шепилова, а через некоторое время – Булганина и Ворошилова. Ворошилов был с нами, только потом раскаялся. Можно судить по тому, что было напечатано, как он вел себя. Плохо вел. Растерялся. Не знал, куда идти. А Хрущев хитрый очень. То, что Ворошилов стал президентом, не добавило ему авторитета. Авторитет у него был с гражданской…
Потом каждый год я посылал в ЦК одно-два письма с критикой их политики. Последнее – с критикой Программы партии, которую считаю фальшивой, антиленинской. Хрущев поднял этот вопрос, и меня исключили из партии. А Маленков и другие ничего об этих письмах не знали, жили себе. Но одного меня из партии исключать неудобно – нужна «антипартийная» группа, исключили четверых.
22.04.1970, 08.01.1974, 09.05.1985
– Я не думаю, что я помог, что вышибли из партии троих. Кагановича, Маленкова и меня, Шепилова присоединили, а он ни при чем. С экономикой, я не знаю, насколько он глубоко был знаком, но он очень хороший оратор. Честный человек, чувствовал, что критика против Сталина заходит дальше объективной истины, поэтому он не удержался и поддержал нас неплохо. «И примкнувший к ним Шепилов» – это же нарочно сделано. Нарочно, чтоб дискредитировать.
– В народе говорили: самая длинная фамилия.
– Издевательски. Шепилов не стал служить Хрущеву. А Хрущев очень надеялся на Шепилова. Я, видно, в данном случае подставил ножку Хрущеву, хотя Шепилова почти не знал.
04.12.1973, 30.12.1973
– Хрущева я не считаю таким преданным коммунистом. Человек он способный, безусловно. Но вился только… К идеологии не имел никакого серьезного отношения. То, что так легко ему удалось расправиться с Маленковым, Кагановичем и мной, конечно, было неспроста, потому что большевистской устойчивости настоящей в этот период не было. Должны меня наказать – правильно, но исключать из партии? Наказать, потому что, конечно, приходилось рубить, не всегда разбираясь. А я считаю, мы должны были пройти через полосу террора, я не боюсь этого слова, потому что разбираться тогда не было времени, не было возможности, а мы рисковали не только Советской властью в России, но и интернациональным коммунистическим движением.
14.10.1983
– Я написал письмо в ЦК из Женевы, когда был в Комиссии по атомной энергии, – о том, что Хрущев продолжает повторять ошибку Сталина, который говорил, что коммунизм можно построить в капиталистическом окружении. Меня вызвали. Исключили из партии в первичной организации Совмина. Больше всех свирепствовал Лесечко и какие-то женщины, которых Хрущев привел. Исключили, я обжаловал. На бюро тоже исключили. Я снова – заявление. Потом Свердловский райком, затем МГК исключал. Я обжаловал. Демичев резко выступал, взял у меня партбилет… Единственный, кто вел себя порядочно, – Шверник. Он не стал против меня голосовать отказался участвовать в этом деле. Я подавал четыре заявления с просьбой восстановить меня в партии, писал Брежневу. Ни разу не было ответа. А Шапошникова коммунистам на конференции на вопрос о моей партийности ответила – он не подавал заявления с просьбой о восстановлении в партии. К XXIV съезду снова напишу заявление.
Когда меня исключили из партии, такие, как Сердюк, кричали о репрессиях Но ведь меня-то из партии исключали не за репрессии, а за то, что мы выступили против Хрущева, хотели снять его! Когда на XX съезде были осуждены репрессии, меня не только не исключили из партии, но я был избран в состав Политбюро!
19.02.1971
– Когда вас исключали из партии, вам репрессии вменяли в вину?
– Вменяли. Дескать, антипартийная группа боялась своего разоблачения. Кстати, бояться надо было именно Хрущеву. Игра была сыграна неплохо…
– Когда вы сняли Хрущева, почему вы не обратились к партийным организациям, к народу?
– Партийные организации были не в наших руках.
– Все равно вы не воспользовались моментом.
– Я и не мог этим воспользоваться. И надо еще одно добавить к нашему минусу: мы были не подготовлены к тому, чтобы что-то противопоставить. А Хрущев противопоставил – вот при Сталине вам было тяжело, а теперь будет легче. Это подкупало. Подавляющее большинство голосовало против меня. Обиженных было очень много.
– Но это среди верхушки.
– Не только среди верхушки. И среди кадров.
– Но рабочий класс был за вас.
– Рабочих тоже подкупили: теперь, мол, будет спокойнее, не будет гонки вперед.
02.12.1971
– Вячеслав Михайлович, вы рассказывали, когда в МК Демичев забирал у вас партийный билет, вы облегчили ему эту процедуру.
– Я не думаю, чтобы я облегчил, потому что он сказал: «Вы должны сдать ваш партийный билет». Там было немало людей, выступали. Подобрали несколько человек. Я вначале выступал, давал объяснение. Потом, поскольку меня крыли, коротко говорил. Главным образом, по 37-му году. Выступил Председатель Московского Совета Дыгай. Он при мне, когда я работал в ЦК и в Совете Министров, был по строительству, я с ним имел неоднократно дела. Способный работник. У меня никаких таких с ним споров или неприятных случаев не было. Стал крыть. Ну, он обязан в таких случаях. Конечно, он председатель исполкома, а секретарь, так сказать, руководит, – как же он будет молчать. Я, собственно, на него с удивлением глядел.
– Они неловко себя чувствовали?
– А кто их знает? Я уж не буду об этом рассуждать.
