голыми руками! И не только за те гадости, что он сделал мне, но и за все его вероломные дела, которые он творил, втершись в доверие к фюреру».
Насчет же своей верности Гитлеру Геринг заметил:
«Знаете, я никогда не прославлял и не осуждал его. Не могу осуждать его и сейчас».
«Я ожидал такого ответа, — признался Гильберт. — Вы не хотите высказать иностранному суду то, что у вас накипело на душе».
«Разумеется, мне к тому же хотелось показать моему народу, что существует еще такое понятие, как верность», — заявил в ответ Геринг.
«Ваша жена очень расстроена вашей слепой верностью фюреру, в особенности после его приказа расстрелять вас. Вот ее слова: «Мне бы хоть раз увидеть его! Хоть на пять минут!»
Геринг ответил со снисходительной улыбкой:
«Да, да, понимаю. Она может влиять на меня в отношении многих вещей, кроме одной — моего кодекса чести. Тут меня не собьет никто. Я позволял ей распоряжаться в доме, я делал для нее все, что она пожелает, но если речь шла о принципиальных для мужчины вещах, тут уж, извините, женщинам доступ закрыт. — А затем, после паузы, добавил: — Моему народу уже приходилось терпеть унижения. Верность и ненависть еще раз объединят его. Кто знает, может быть, в эту минуту рождается тот, кому суждено сплотить мой народ и отомстить за все унижения, которые мы терпим сейчас?»
Очевидно, даже призыв любимой жены публично осудить Гитлера, пусть даже не для облегчения собственной участи, а ради справедливости, не возымел действия на Геринга. Рейхсмаршал предпочел войти в историю «верным паладином» предавшего его фюрера, при этом открестившись от самых постыдных из гитлеровских преступлений.
Когда 15 сентября 1946 года был объявлен перерыв для вынесения приговора, Геринг сказал Гильберту:
«Можете теперь не беспокоиться о том, что возникнет легенда о добром Гитлере. Когда немцы узнают обо всем, что вскрылось в ходе процесса, не будет необходимости судить его — он сам себе вынес приговор».
Рейхсмаршал явно надеялся на другую легенду — о добром толстяке Геринге…
После объявления перерыва женам разрешили посещать подсудимых ежедневно. Подсудимым же теперь позволили общаться друг с другом. До этого они могли переговариваться только на скамье подсудимых, да и тогда слишком громкие разговоры пресекались охраной. Теперь, когда основная часть процесса завершилась, обвинение больше не опасалось того, что обвиняемые смогут сговориться.
Во время свидания супруги были отделены друг от друга проволочной сеткой. Рядом с Герингом стояли двое американских военных полицейских. В первый раз Эмми очень смущало их присутствие, но в последующие дни она привыкла к этому.
Первоначально вынесение приговора было намечено на 23 сентября, но затем было отложено на неделю. Тогда Эмма вызвала к себе дочь. Они жили в двух комнатах у доктора Штамера в пригороде Нюрнберга Ауэрбахе. На очередное свидание Эмма захватила Эдду. Геринг при виде дочери заплакал, но она его утешила:
«Папочка, когда ты вернешься домой, не снимай, пожалуйста, свои медали даже в ванной. Про тебя говорят, что ты их и в ванне не снимаешь. Я их еще никогда в мыльной пене не видела! Они звякают?»
На следующий день вместе с Эмми Геринга навестила его сестра Паула. Эмми попросила мужа дать рекомендательное письмо Роберту Кроппу. Верному слуге теперь требовалось доказать, что он никогда не состоял в членах НСДАП, в противном случае его не брали на работу. Геринг написал письмо и невесело усмехнулся: оказывается, он все еще был в состоянии влиять на судьбы людей… Он сказал жене, что очень скоро решится и его собственная судьба, и судьба остальных подсудимых, и тут же утешил Эмми:
«Не беспокойся, что бы ни случилось, меня не повесят!»
О Кроппе же Геринг написал, что его слуга никогда не состоял в партии и не занимался политикой.
Потом они увиделись с Эмми 29 сентября, накануне вынесения Герингу смертного приговора. Он думал, что видит любимую в последний раз, но ошибался. 7 октября 1946 года доктор Штамер предупредил ее по телефону, что ей разрешено последнее свидание с мужем. Эмми подбросил до тюрьмы владелец магазина.
На свидании их, как обычно, разделяла стена из стекла и проволоки. Рейхсмаршал был прикован наручниками к сержанту американской военной полиции. Он спросил, сообщили ли дочери о смертном приговоре. Эмма кивнула и сказала, что она просила передать папе, что надеется встретиться с ним на небесах. При этих словах, по свидетельству капеллана Тереке, присутствовавшего при встрече, он впервые увидел, что на глазах Геринга выступили слезы.
«Милая маленькая Эдда, — вздохнул Геринг. — Пусть жизнь не будет к ней жестокой! Я легко бы встретил смерть, если б знал, что смогу таким образом защитить вас. Но, может быть, ты хочешь, чтобы я подал прошение о помиловании?»
«Нет, Герман, — вздохнула Эмми. — Ты можешь умереть спокойно после того, как сделал в Нюрнберге все, что мог… Я верю, что ты погибаешь за Германию!»
«Спасибо за твои слова, — растрогался Геринг. — Ты даже не представляешь, как много они для меня значат! Не бойся, меня не повесят. Они найдут для меня пулю. Эти иноземцы могут меня убить, но они не имели права судить меня!»
«Ты действительно веришь, что тебя расстреляют? — спросила с тревогой Эмми».
«Можешь не сомневаться в одном, — заверил ее Геринг, — они меня не повесят».
Тут Эмми, как она вспоминала впоследствии, поняла, что именно он собирался сделать.
В заключение Геринг сказал:
«Да хранит Бог тебя и нашего ребенка! Он воздаст всем, кто был и будет добр к вам! Бог защитит и Германию!»
Прощаясь, Геринг попытался поднять в прощальном жесте правую руку, но сержант, испугавшись, что он может сделать нацистский салют, повис на руке и не позволил ее поднять. Позже Геринг сказал капеллану Тереке, что умер уже в тот момент, когда за Эмми закрылась дверь камеры.
В приговоре Нюрнбергского международного трибунала, оглашенного 30 сентября и 1 октября, по поводу Геринга, в частности, говорилось:
«26 апреля 1933 года Геринг основал в Пруссии тайную государственную полицию и заявил заместителю начальника гестапо, что главной задачей организации является уничтожение политических противников национал-социализма и Гитлера… При любом рассмотрении вопросов о подавлении оппозиции не следует забывать о кровавой резне 30 июня 1934 года. Она стала известна под названием «Чистки Рема» или «Кровавой бани» и раскрыла методы, к которым Гитлер и его ближайшие пособники, включая подсудимого Геринга, были готовы прибегнуть как для подавления всякой оппозиции,
