После отвода парашютистов Геринг оставался в своем лесном замке ровно столько, сколько потребовалось, чтобы проследить за упаковкой своих старинных фужеров, ковров, гобеленов и картин и их погрузкой на грузовики конвоя, который должен был доставить все это в Баварию. Потом он застрелил своих четырех любимых зубров, выстроил для прощания своих лесников и, пожав каждому из них руку, сел в автомобиль. За рулем сидел Роберт Кропп, вместе с ним в машине ехали два его адъютанта — полковник фон Браухич и капитан Клаас. Они направились в Берлин, и Браухич впоследствии рассказал, что Геринг ни разу не оглянулся.
Спустя несколько часов после их отъезда саперы из парашютной дивизии, которые уже заминировали дом и мавзолей, опустили штоки на электродетонаторах, и Каринхалле вместе со всем, что он символизировал, содрогнулся от взрыва и рассыпался. После того как парашютисты уехали, уже никто не смог бы даже предположить, что здесь возвышалась одна из самых помпезных феодальных резиденций, которые когда-либо видела Германия.
Каринхалле больше не существовало. Когда там появились советские танки на своем пути к Берлину, бойцы ненадолго задержались, чтобы побродить по развалинам в поисках чего-нибудь полезного. Что им удалось найти, неизвестно. Но череп, засыпанный каменными обломками, кто-то обнаружил много месяцев спустя.
Это был череп Карин Геринг, в память которой возводился этот монументальный дом.
В день своего рождения, 20 апреля 1945 года, Гитлер в последний раз вышел из своего бункера. Сутулый, с трясущимися руками и шаркающей походкой, он производил впечатление старика. Гитлер вышел в сад рейхсканцелярии, где ему представили делегацию наиболее отличившихся в боях членов гитлерюгенда. Потрепав мальчиков по щекам, он попытался глухим голосом произнести выспреннюю речь, но скоро на полуслове замолк. Чувствуя себя в неловком положении, участники церемонии перешли к докладам о положении на фронтах. «Никто толком не знал, о чем говорить», — вспоминает Шпеер (в это время советские армии готовились завершить окружение Берлина). Потом Гитлер начал выслушивать поздравления.
Вскоре в бункере фюрера началось очередное оперативное совещание. Как заметили все, кроме Гитлера, появившийся на нем Геринг был одет не в свой традиционный серебристо-серый рейхсмаршальский мундир, а в более скромную форму оливкового цвета с обычными матерчатыми погонами — вместо огромных с золотым плетением — с приколотыми к ним рейхсмаршальскими орлами, чем напомнил присутствующим немецким военным американского генерала.
Началось обсуждение ожидаемого наступления советских войск на центральные кварталы Берлина. Со дня на день могли начаться уличные бои, и генералы принялись убеждать Гитлера, который решил остаться в столице, что ставку верховного главнокомандования, пока еще не поздно, нужно перенести в Оберзальцберг, в «Альпийский редут».
Геринг обратил его внимание на то обстоятельство, что единственный путь из Северной Германии в Южную, проходящий через Баварский лес, они пока удерживают, но он в любой момент может быть перерезан противником, и тогда в Берхтесгаден им уже не попасть.
Слушая подобные призывы, Гитлер разнервничался и с горечью произнес:
— Как я могу призывать солдат стоять до конца в решающей битве за Берлин и тут же покинуть город и перебраться в безопасное место! — он вперил взгляд в побледневшего и обливающегося потом Геринга, который смотрел на него выпучив глаза, и закончил свою отповедь дрогнувшим от волнения голосом: — Я полностью полагаюсь на волю судьбы и остаюсь в столице. Если судьбе будет угодно, она даст мне в последний момент возможность вылететь в Оберзальцберг!
Как только совещание закончилось, Геринг, который, по словам Шпеера, «был совершенно растерян», подошел к Гитлеру и, пробормотав, что в связи с неотложными делами требуется его присутствие в Южной Германии, попросил разрешения этой же ночью покинуть Берлин. Посмотрев на него отсутствующим взглядом, Гитлер сказал несколько ничего не значащих слов и пожал рейхсмаршалу руку. Шпеер пишет, что он тогда подумал, что присутствует при историческом моменте: «Один из руководителей рейха „откалывался“ от фюрера, пусть и не в открытую».
22 апреля, когда советские армии обошли Берлин и с юга, и с севера и приблизились к его восточным пригородам, рухнули все иллюзии Гитлера. Ожидаемая им с севера контратака группы войск его любимца обергруппенфюрера СС Феликса Штайнера, которая, как он надеялся, спасет Берлин, так и не состоялась. Узнав об этом, фюрер испытал очередную неистовую вспышку ярости, осыпав проклятиями и обвинив в предательстве армию, эсэсовцев и немцев вообще. Потом успокоился и, заявив, что надежды больше нет и «третий рейх» пал, сказал, что останется в бункере и будет ждать конца, а потом застрелится. А Геринг, добавил он, если хочет, пусть ведет переговоры с союзниками.
Присутствовавший при этом генерал-полковник Альфред Йодль, начальник штаба оперативного руководства, одновременно начальник главного штаба вооруженных сил и военный советник Гитлера, вызвал генерала Карла Коллера, начальника генерального штаба люфтваффе и рассказал ему о решении Гитлера умереть в бункере в Берлине.
Колдер сумел передать эти новости по телефону, сквозь треск и шум, из германской столицы Герингу в Оберзальцберг, но немедленно получил указание от Берндта фон Браухича, адъютанта Геринга, все доложить лично. Он вылетел в Баварию вместе со штабом верховного командования люфтваффе и прибыл к Герингу в его рейхсмаршальский дом в Берхтесгадене 23 апреля. Он хотел переговорить с Герингом с глазу на глаз, но тот ему сказал, что присутствовавший здесь Филипп Булер, начальник партийной канцелярии, надежный человек, и ему можно доверять. На этот раз Колдер рассказал о своем разговоре с Йодлем и намерении Гитлера кончить жизнь самоубийством во всех подробностях, и у него сложилось впечатление, что Геринг озадачен этими новостями.
«И он и Булер отозвались о Гитлере очень недоброжелательно, — впоследствии написал он, — и трактовали такое его поведение как злую шутку. Геринг почувствовал себя в трудном положении. Он захотел получить доклад о военном положении, который я представил ему при помощи карт. После этого он спросил меня, не назначил ли он своим преемником Мартина Бормана. Я ответил ему, что, когда покидал Берлин, Гитлер был еще жив и мог принять какие-то решения. Еще оставались один-два пути спасения из города… Может быть, Гитлер изменил свои планы».
Пока они обдумывали его слова, Колдер добавил:
— Как бы то ни было, теперь ваше время действовать, герр рейхсмаршал.
