После раннего обеда неожиданный приказ: приготовиться к построению, с оружием. И через несколько минут – общее построение. Над нашими шеренгами – грозно смотрящие вперед стволы самоходных орудий.
Подполковник Федоров рапортует представителю политотдела Центра формирования о построении личного состава для вручения Гвардейского знамени. Приезжего полковника я сразу узнал: он был и в том, старом полку 30 июня.
В глубокой тишине торжественно и выпукло звучат слова приказа о переименовании нашей части в 333-й гвардейский Краматорский тяжелый самоходно-артиллерийский полк. У всех на виду расчехляется новое Знамя. «К принятию гвардейской присяги!..» – и все, от командира полка до девушки-поварихи, в едином порыве опускаются на правое колено и, держа личное оружие на изготовку, звенящими или низкими от волнения голосами произносят простые, но пламенные слова суровой гвардейской клятвы. На глазах моих закипают слезы, сердце то замирает, то начинает вдруг колотиться в груди, во рту пересохло, а правая рука сама собой сжимает рукоять ТТ.
Вот в последний раз прокатился над низиной грозный гул голосов. Гвардии подполковник Федоров, склонив голову, целует край алого полотнища, затем поднимается с земли и берет под козырек, отдавая честь гвардейской святыне.
И перед неподвижно застывшим строем поплыло наше Знамя, струясь тяжелыми складками шелка, ало пылая под солнцем. Не вели мелодию звонкие трубы, не гремели литавры, не рявкали мужественные басы, и не пели вдохновенно и мягко волторны – все происходило перед нашими немыми шеренгами почти беззвучно, только раздавался приглушенный топот знаменного взвода, чеканящего шаг по кочковатому лугу, но каждый из нас видел и слышал то, что нужно было видеть и слышать.
Поужинали необычно рано, и сразу был объявлен отбой. На вечерней поверке командиры подразделений строжайше запретили любые отлучки из расположения полка, хотя никто никуда и не собирался. Ведь в «самоволку» тоже с умом хаживать надо, с разбором – вспомнились шутливые наставления комсорга старого полка.
9 июля
Не успели, кажется, и разоспаться – подъем! 2.00 на светящемся циферблате танковых часов. В 3.00 колонна двинулась к Загорску, разбудив, понятное дело, весь Птицеград, хотя и повернула, не доехав до него целого километра, влево, через поля и овраги, напрямик к погрузочным платформам, щадя старую булыжную дорогу.
Лида пришла проводить, отмерив четыре километра пешком. Самоходки наши еще стояли в поле, недалеко от железнодорожных путей, на глубокой колее, выбитой гусеницами среди кустарника. Экипажи, скучая, ждали, когда подадут платформы. Отойдя подальше от машин, останавливаемся, и Лида, рдея от смущения, неловко сует мне в руку красиво окаймленный носовой платочек, сложенный треугольником. «Это к разлуке... В нем карточка, – шепчет она, – не потеряй». Подарок меня тронул. Взглянув на маленькую фотографию, бережно прячу ее вместе с платком в нагрудный карман. Жадно, во все глаза всматриваюсь в лицо Лиды, смотрю не насмотрюсь, ловлю ее взгляд. Какая-то тревожная нежность волной хлынула к моему сердцу. Осторожно обняв девушку, привлекаю ее к себе. Лицо ее зарозовелось, и она потупилась. Почему-то мне очень захотелось поцеловать Лиду, но она, словно угадав мои мысли, испуганно отстранилась и даже полуприсела, вырываясь, так что потеряла равновесие и, чтобы не упасть, оперлась правой рукой о землю. Однако левая рука ее осталась в моей, и я помог девушке вернуться в вертикальное положение. Правая ладонь ее сделалась совершенно черной, так как угодила в гудрон, растаявший на припеке. Будто ничего и не произошло, посмеиваясь, мы несколько минут дружно оттираем узкую ладошку ветошью, принесенной мною с машины, и в это время с головы колонны доносится: «По местам! Заводи!» Пожав в последний раз Лиде руку, так и не очистившуюся добела, торопливо желаю сдать на «отлично» оставшийся экзамен и бегу к своей машине. Влезаю в люк, машу рукой девушке, которая уже отошла в сторону, чтобы можно было видеть над кустами башню нашей самоходки, и быстро плюхаюсь на свое сиденье. Энергично работая ручкой «альвейера», запоздало думаю: «Эх, газойлем не сообразил смочить концы – сразу бы отмыли!» Колонна двинулась на погрузку.
10 июля
После обычных долгих маневров по Окружной в 5.00 наш эшелон выбрался на Октябрьскую железную дорогу и неторопливо покатил на северо-запад. Подвинувшись поближе к открытому прямоугольному окошечку, достаю Лидину фотокарточку и тайком долго рассматриваю ее. Наверное, снималась на какой-то документ. На лице строго официальное выражение, резко выделяются подкрашенные зачем-то губы, взгляд напряженно устремлен в объектив... Есть же на свете халтурщики от фотографии, умеющие превратить человека чуть ли не в мумию! На самом деле Лида разве такая? Среднего роста, стройная, крепкая, с большими серьезными и выразительными глазами на матово-белом лице; белизна чистого лба оттеняется черными, словно ночь, волосами. Как-то раз Федор в шутку поинтересовался, откуда у северянки (она из Родниковского района Ивановской области) взялись такие цыганские косы. Какой дурак сказал, что она некрасива? Разве только в этом дело?
В 19.00 прибыли в Калинин. Платформа с моей самоходкой остановилась как раз под перекидным пешеходным мостом через станционные пути. Воспользовавшись этим обстоятельством, отправляю три треугольника нашим калининцам. От эшелона отходить не рискнул и попросил прохожую опустить письма по пути в первый попавшийся почтовый ящик. Молодая женщина с удивлением посмотрела на меня, но письма все-таки взяла.
Лихославль. И дальше уже не едем, а ползем.
12 июля
За станцией Бологое неожиданно повернули на запад (не уследил, на какой станции) по Калининской железной дороге. Ехали быстро навстречу ветру, и от искр, обильно сыпавшихся из паровозной трубы, вспыхнул брезент на моей машине, которая стояла на первой за паровозом платформе. Мы заметили пожар из дверей своей теплушки, когда состав выгнулся дугой на закруглении пути, и пока по крышам двух вагонов, а потом по двадцати платформам, перелезая через самоходки, добрались наконец до своей машины, большой брезент сгорел наполовину, а малый – весь, без остатка. Мы с членом моего экипажа Зиминым погасили пламя, хорошенько смочили брезент водою из тендера и затем переселились жить на платформу, в «шалаш» под кормой самоходки, поставили около себя два ведра с водой.
Эшелон держит путь через Старую Руссу на станцию Дно, как говорят железнодорожники. Ночью сколько-то простояли в Валдае (Ленинградская область).
13 июля
В 8.00 прибыли в Старую Руссу и три с половиной часа ждали отправки. Только к 17.00 оказались на станции Дно, откуда неожиданно взяли курс на юг. Странные какие-то маневры... Куда же все-таки нас везут? Включаю рацию послушать вечернюю сводку и узнаю, что сегодня освобожден Вильнюс. Ну что ж, очень хорошо: всего из двух столиц союзных республик осталось вышибить фрицев. И все же это просто наваждение какое-то: когда ты в резерве или в дороге, другие освобождают не обычные, рядовые города, а столицы и совершают подвиги...
