И в пылу самобичевания стареющий Билло сожалел уже не только о Робеспьере, но даже о Дантоне и Демулене, которых первый обрек на смерть.
Отказался от прежних взглядов и Амар.
— Я горжусь тем, что разделял труды Робеспьера, — говорил он. — Народ имел тогда хлеб. Его хотят представить кровожадным человеком, но судить будет потомство.
Ехидный Вадье был тверже других. Правда, и он считал день 9 термидора роковым, но, по-видимому, он особенно долго сохранял злобу к Неподкупному. Однако и его совесть заговорила. «Я совершил скверный поступок, — сознался незадолго до смерти упрямый старик. — Я раскаиваюсь в том, что не оценил, как должно, Робеспьера и достойного гражданина принял за тирана…»
Так говорили и писали все эти люди прошлого. Что проку? Они могли каяться и плакать, но ничего не могли изменить. А между тем семена, брошенные Робеспьером, давали всходы. Дело его не пропало даром. Все глубже осмысливали массы события недавних лет. «Только и слышно, что сожаления о Робеспьере, — доносили полицейские ищейки. — Говорят об изобилии, царившем при нем, и о нищете при теперешнем правительстве». Это происходило в дни, когда термидорианский Конвент сменила буржуазная Директория во главе с Баррасом, когда зрел революционный заговор, получивший в истории название «Заговора равных».
Одна черта «Заговора равных» представляет особенный интерес. Бабеф, глубоко ценивший Робеспьера, преклонявшийся перед его суровой принципиальностью и разделявший многие из его убеждений, считал себя прямым продолжателем дела, начатого Неподкупным.
21 флореаля IV года (10 мая 1796 года) в маленькой душной комнате двое пересматривали бумаги.
Бабеф сосредоточенно перечитывал листки, вынутые из большой пачки, лежавшей в старом портфеле.
— Филипп! — вдруг воскликнул он. — Смотри, что я нашел!
Буонарроти наклонился над плечом Бабефа. Он увидел пожелтевший лист бумаги, исписанный мелким почерком.
— Попробуй догадайся, что это! — Бабеф усмехнулся. — Это мое первое открытие в 1789 году. Тогда у меня только зарождались мысли о равенстве. И я открыл Неподкупного…
Филипп вопросительно посмотрел в улыбающиеся глаза Бабефа.
— Да. Это мое открытие. Это письмо я собирался послать в Лондон. Здесь выписана часть речи Робеспьера против избирательного ценза от 22 октября 1789 года. Помню свои удивление и радость… Как ловко тогда этот, еще никому не известный оратор громил господ из учредительного собрания! И с какой железной логикой разбивал все их ухищрения!..
Бабеф задумался и умолк. Молчал и Буонарроти.
— Ты был не прав по отношению к Робеспьеру, — сказал наконец, Филипп.
— Не прав? — Бабеф остро взглянул на собеседника. — О, я благоговел тогда перед ним! Я помню свои мысли и чувства. Когда я слушал его или читал тексты его выступлений, мне казалось, что я смотрю в глубь собственной души. Он прекрасно умел сформулировать то, о чем думали все мы. Тогда я подписался бы под каждой его фразой… А помнишь, — горячо продолжал Бабеф, — помнишь, с каким восторгом мы встретили его Декларацию прав? «Право собственности не должно причинять ущерба существованию других, нам подобных». Кто сформулировал бы это лучше? Не вытекала ли отсюда мысль о равенстве? Да, я с уверенностью могу сказать, что Робеспьер больше, чем кто-либо другой, содействовал развитию этой идеи. Он, правда, утверждал, что полное равенство имуществ невозможно… И все-таки практически он приблизил конечное торжество нашего дела в гораздо большей степени, чем все эти гномы-болтуны, вместе взятые…
— Ты имеешь в виду эбертистов?
— Да, и многих других вместе с ними. Неподкупный правильно сделал, что устранил их. Путаники, люди с посредственными способностями, жаждавшие славы и преисполненные самомнения, они заслужили свой жребий. Судьба двадцати пяти миллионов людей не могла зависеть от поведения нескольких сомнительных личностей. Плуты они были или глупцы, тщеславные или честолюбцы — неважно. Робеспьер правильно понял свою задачу, и одно это заставляет меня восхищаться им. Это заставляет меня видеть в нем гения.
— Ты был не прав по отношению к Робеспьеру, — снова сказал Буонарроти.
— Да, черт возьми, я был не прав. Я чистосердечно признаю; я очень зол на себя за то, что в дни термидора чернил революционное правительство Робеспьера, Сен-Жюста и других. Это было заблуждение. Я считаю, что эти люди сами по себе стоили больше, чем все остальные революционеры, вместе взятые, и что их диктаторское правительство было дьявольски хорошо задумано…
В конечном итоге робеспьеризм — это демократия; оба эти слова тождественны. Воскрешая робеспьеризм, можно быть уверенным, что воскрешаешь демократию.
Буонарроти слушал пылкую речь своего друга, а сам невольно вспоминал салон дома Дюпле, рояль, нежный голос Елизаветы… Как это было давно, невозвратимо давно и как все живо в памяти! О, он мог бы рассказать много того, что неизвестно другим. Когда-нибудь он, быть может, и расскажет об этом, если будет жив…
Молчание длилось долго.
— Что же, — встрепенулся Бабеф, — надо продолжать работу. Но интересно, почему это вдруг сегодня мы вспомнили о Робеспьере? Не ожидает ли нас его судьба?
Буонарроти нежно обнял Бабефа. Его суровое лицо смягчилось:
— Друг мой, не надо думать об этом. Мы должны победить. Но даже если мы и погибнем, дело наше не умрет. И о Робеспьере мы вспомнили не зря. Смотри, как тянется нить идей и событий; он начал великое дело, мы его продолжаем, а после нас родятся люди, которые его завершат…
Буонарроти сказал правду. Дело, за которое боролись французские революционеры-демократы, было несокрушимо. Революция не могла погибнуть, так же как не погибла память о лучших ее сыновьях.
С тех пор минуло больше двух столетий. Много разного повидала Франция за эти двести лет; были в ней и новые революции, и монархи, и республики. Потомки людей 1793 года то проклинали, то превозносили Робеспьера, но не забывали никогда.
И думая об этом, невольно обращаешься мыслью к словам из последней его речи:
«Смерть это не вечный сон… Это дорога к бессмертию».
Он и впрямь, несмотря на все свои ошибки (а может быть, и благодаря им) заслужил право на бессмертие.
Ибо всякий раз, как возникает революционный кризис, или общество к нему приближается, неизменно вспоминают о Робеспьере.
Так было.
Так есть.
Так будет и впредь.
Робеспьер Максимилиан. Избранные произведения в трех томах, под ред. и со вступительной статьей А. 3. Манфреда. М., 1965.
