Здесь следует пояснить, что до 28 апреля правопорядок в занятой советскими войсками части Берлина определялся приказом командующего войсками 1-го Белорусского фронта за № 5. А 28 апреля генерал-полковник Н. Э. Берзарин, тогда еще только что назначенный первым военным комендантом Берлина, издал приказ № 1, уже более конкретно регламентировавший жизнь все еще остававшегося фронтовым огромного города. В соответствии с этим приказом создавались районные и участковые комендатуры. К моменту капитуляции фашистской Германии на территории Большого Берлина помимо общегородской было образовано 20 районных и 52 участковые комендатуры. Многие из них возглавлялись офицерами 3-й ударной армии. На первых порах одна из главных забот районных и участковых комендантов заключалась в том, чтобы обеспечить население города продовольствием, а немецких детей — молоком.
Кстати, спасение берлинцев от, казалось бы, неминуемой голодной смерти советские войска начали еще с первых дней своего вступления в пределы Большого Берлина. В этой связи хочется привести такой пример.
Как-то в самый разгар боев за столицу фашистского рейха к нам в политотдел приехал писатель Борис Леонтьевич Горбатов. Он попросил меня рассказать о том, как ведут себя берлинцы на территории, занятой к тому времени войсками 3-й ударной армии. Ответить на такой вопрос, тем более известному писателю, было довольно трудно. Да к тому же, подумалось, для него гораздо важнее увидеть все самому, а потом составить об этом собственное мнение. Поэтому я предложил писателю проехать вместе со мной по улицам и районам города, очищенным от немецко-фашистских войск. Он охотно согласился. В качестве переводчика мы взяли с собой майора П. М. Матвеева.
Уже в пригороде Берлина — Вейсензее перед нами открылась необычная на первый взгляд картина: не менее пятисот горожан различных возрастов с судками и мисками в руках стояли в очереди к двум нашим полевым солдатским кухням. А ротные повара, быстро орудуя черпаками, раздавали им наваристый суп и кашу.
— Остановимся, поговорим? — обернулся ко мне Борис Леонтьевич.
Въехали на площадь, остановились. Наш «зиллис» окружили до сотни мужчин и женщин. Всех интересовал лишь один вопрос: скоро ли закончатся бои в городе? Многие тут же высказывали свое мнение о Красной Армии.
— Я воевал на Восточном фронте, там потерял ногу, — взволнованно сказал одноногий инвалид лет тридцати пяти с наполненным гречневой кашей котелком в руке. — Много раз видел, как эсэсовцы расстреливали безоружных русских, даже детей. И вот… Война, развязанная фашистами, столько горя принесла вашей стране, а вы кормите нас, спасаете от голода. Все это трудно доходит до моего сознания.
Да, берлинцы удивлялись гуманности советских людей. И вместе с тем от души радовались тому, что клевета Геббельса и его подручных на бойцов и командиров Красной Армии оказалась, мягко говоря, не больше чем беспардонным враньем.
Такие же очереди к походным кухням, такие же удивленные и смущенные лица берлинцев мы наблюдали и в районе Панков, и в Веддинге.
В политотдел армии возвращались уже в сумерках. Борис Леонтьевич, полный впечатлений от увиденного и услышанного во время поездки по берлинским улицам, долго еще расспрашивал меня и майора Матвеева о содержании политической работы, проводимой среди местного населения, о реакции берлинцев на приказы и распоряжения советских военных властей, на наши радиопередачи. И вот тут на вопросы писателя отвечал главным образом Петр Михайлович Матвеев.
Следует сказать, что наши передвижные звуковещательные установки в те дни работали на полную мощность. Передачи, обращенные к берлинцам, транслировались на площадях и улицах по нескольку раз в день. Горожанам сообщались на немецком языке сводки Совииформбюро, разъяснялась освободительная миссия Красной Армии. В каждом сеансе дикторы обязательно напоминали, что Советские Вооруженные Силы не ставят перед собой цели поработить немецкий народ. Главная и единственная их цель — разгромить гитлеровскую захватническую армию, покарать нацистских палачей, уничтожить фашистский «новый порядок», освободить народы Европы, в том числе и немецкий народ, от коричневой чумы.
Обычно после первых же слов диктора «Ахтунг! Ахтунг!..» вокруг звуковещательной установки собирались согни горожан. С большим вниманием они слушали передачу, нередко просили повторить ее на какой-либо соседней улице. А потом у берлинцев, как правило, возникало множество самых разнообразных вопросов к диктору, к сопровождавшим звуковещательную установку офицерам. Ответы давались тут же, без промедления. Одновременно жителям города вручались листовки на немецком языке: они призыва ли берлинцев строго соблюдать требования и распоряжения военных комендатур, всемерно поддерживать мероприятия советского командования по нормализации жизни в занятых нами районах, налаживать работу на обслуживающих город предприятиях, быстрее расчищать улицы и т. п.
И постепенно исчезал страх местных жителей перед «красными дикарями», сглаживалось недоверие, возрастала лояльность. Берлинцы начинали разбираться в том, как жестоко обманули их фашисты, в какую пропасть толкнул их бесноватый фюрер и его камарилья.
С образованием районных и участковых военных комендатур туда потянулись тысячи горожан. Многие приходили не только затем, чтобы разрешить личные вопросы, но и одновременно сообщить ценную информацию: о характере укреплений, за которые еще велись бои, о переодетых и затаившихся в некоторых домах гестаповцах, о скрываемых торговцами продовольственных складах, о несвоевременно сданном оружии. Так, например, только в одну из участковых комендатур района Веддинг от местных жителей поступило более двадцати сообщений о незаконном хранении оружия.
А на участке наступления частей 33-й стрелковой дивизии имели место и такие факты. В участковую комендатуру поступило сообщение, что в помещении табачной фабрики укрываются вместе с небольшим количеством солдат и свыше 700 гражданских жителей, которые тоже частично вооружены. Об этом комендант доложил в штаб дивизии. Было решено не штурмовать табачную фабрику, а попытаться уговорить немцев сдаться без боя. В политотделе быстро подготовили и отпечатали на машинке листовку, призывавшую их сложить оружие. На фабрику ее отнес один из местных жителей. Вскоре все укрывавшиеся в здании фабрики вышли и сдали оружие.
В том же районе из соседнего укрепленного здания после передачи с белым флагом вышли более 300 мужчин и женщин. Пятнадцать из них дали согласие пойти в район боев, проникнуть в дом, где оборонялись фольксштурмисты и полицейские, уговорить их прекратить сопротивление. Не прошло и часа, как они вернулись, приведя с собой 165 немецких солдат и полицейских.
