– Спасибо, командир. Мне все ясно.
– Только на рожон не лезь! Покайся лучше, – позвучало вдогонку ушедшему в расстроенных чувствах офицеру.
После отбоя я закрылся в каюте и приказал дежурному по медицинской службе беспокоить только в случае крайней необходимости. Нарезал лимоны, арбуз, достал бутылку сухого вина, подаренную начальником мед.службы подводной лодки, заварил кофе.
Грустные мысли лезли в голову. Вспомнил, как приказал выбросить из медотсека УК “Борородино” Бесполого, как убрал с крейсера Шевельного, как зло подшучивал над пропагандистом корабля Животовым. Да разве только это?
– Ну почему? – думал я, – я не могу найти общий язык с политработниками? Почему их пламенные и правильные по существу речи на митингах и собраниях вызывают чувство досады и раздражения? Ведь не может же государство платить деньги четырнадцати офицерам одного корабля за работу, которую в царском флоте выполнял один священник, да и то с большей эффективностью? Институт комиссаров отменен за ненадобностью; общеобразовательный уровень личного состава достаточно высок для того, чтобы самостоятельно прочесть газеты; подготовка офицеров позволяет разъяснить матросу каверзы внешней и внутренней политики; ответственность за политическую подготовку подразделений уставами возложена на командиров; за организацию социалистического соревнования отвечает командир; боевую учебу проводят специалисты. Не понимаю, что же делают четырнадцать офицеров-политработников? Для каких целей тратятся государственные деньги? Видно, правильно говорят они, что я “незрелый коммунист”. Но все же, все же... что-то не так.
Выпив бутылку сухого вина, и добавив сто граммов спирта, измученный сам собой, доктор уснул, твердо решив, что завтра он все же “полезет на рожон”.
В 16 часов следующего дня меня пригласили в салон ККОС, где уже собрались члены партийного бюро во главе с секретарем. Здесь же сидел и большой зам. Интересно то, что должность секретаря партбюро выборная. Согласно уставу КПСС. Однако же, никто его не выбирал. Он был назначен приказом свыше, как и все секретари на всех, за редким исключением, кораблях.
Войдя в кают-компанию и оглядев сосредоточенные лица собравшихся, я не к месту улыбнулся, вспомнив анекдот.
В Африке совершил вынужденную посадку самолет. Дикари схватили француза, американца и русского. Вождь поставил пленникам условие:
– Каждый из вас должен назвать мне что-либо такое, чего я не видел или не знаю. Если не сможете – будете съедены.
Первым вышел француз. Назвал. Дикари посоветовались. Съели. То же случилось и с американцем.
– Вождь! Ответь мне, что такое партком? – спросил русский. Дикари долго советовались, но ответа не нашли.
– Ты свободен, русский. Но все же скажи мне, что такое партком?
– Ну это все то же, что и у вас: поймали, пошушукались и... съели.
Секретарь приступил к процедуре приготовления обеда. Долго и нудно, но в деловом стиле и с надрывом убежденности в голосе излагал собравшимся суть преступно-безответственного непонимания доктором идей Леонида Ильича и значения – для дела защиты Отечества – политического аппарата ВМФ, что, естественно, подрывает авторитет славного племени крейсерских комиссаров. Все присутствующие (за исключением механика), наточив ножи и вилки, кивали мудрыми головами и “сочувственно смотрели на заблудшую овцу, носящую на груди партийный билет с профилем Ильича”. Бифштекс для партбюро поджаривался тщательно и со всех сторон, смиренно отдавшись своей судьбе. Молчание виновника принималось, как раскаяние и покаяние. Товарищам по партии осталось только пошушукаться. – Что Вы можете сказать в свое оправдание? – спросил секретарь.
Доктор встал, молча посмотрел на каждого присутствующего и начал с вопроса:
– Я надеюсь, вы ждете от меня правдивого и искреннего ответа. Так?
– Да! Конечно! Коммунист обязан быть искренним!
Механик тревожно посмотрел на своего собрата и отрицательно покачал головой.
– В воинской присяге я обещал быть честным. Постараюсь. Здесь сидят четыре политработника. Из пяти присутствующих. В выступлении нашего секретаря прозвучала обида на то, что как-то я назвал вас бездельниками. Резко. Возможно, грубо. Но я и здесь подтверждаю свои слова. В авиации политработники летают. В танковых войсках – водят танки. А чем же занимаются они у нас, на кораблях флота? На крейсере? Не перебивайте меня. Так вот, они распределяют квартиры, очереди на детские сады, товары повышенного спроса. При этом в первую очередь не забывают себя. За доставку почты отвечает связист, и в случае, если возникнут какие-либо неувязки с почтой, наказан будет командир дивизиона связи. Но письма морякам вручает почему-то пропагандист. Почему же моряки остаются благодарными за вести с Родины пропагандисту, который не сделал ничего, чтобы их доставить? Несправедливо. Не перебивайте меня! Вот здесь сидит зам командира дивизиона движения. Чем он занят и что делает ежедневно? Беседует с личным составом ДД. Я тоже провожу ежедневно беседы с личным составом. Но только не ДД, а всего корабля. Далее. По графику он читает политические информации. Я тоже нахожусь в том же графике. Читаю. Он пишет план политическо-воспитательной работы на месяц и утверждает его у зама большого. Я делаю то же самое. Он является руководителем группы политзанятий. Я тоже. Но моя группа отличная и лучшая на корабле. Все. На этом его функции кончаются. У меня же на плечах лежит ответственность за здоровье и жизнь всего экипажа. К тому же еще я выполняю как свои обязанности, так и обязанности хирурга. Ну разве я не имею права считать его бездельником? А Животов? Раз в неделю изображает инструктаж руководителей групп, указывая тему и страницы КВС. Тоже бездельник. Давайте возьмем любого из вас, кроме редактора газеты... безделье, самое махровое безделье! Вы меня можете здесь наказать. Но я, пользуясь правом, предоставленным мне уставом КПСС, свои взгляды буду отстаивать в любой инстанции, вплоть до ЦК КПСС. У меня все. Решайте без моего участия.
Никто не проронил ни слова. Я вышел. Механик, артиллерист и снабженец пришли в каюту доктора с колбасой и поздравлениями с “победой”. В протоколе заседания партбюро было записано, что в отношении начмеда “коммунисты решили ограничится партийной критикой”. Командир промолчал. Я отныне был уверен, что подобные фокусы даром не проходят никому. Тем более на флоте. Придет время, когда мне все это вспомнят, передавая информацию о взглядах эскулапа.
Может, на каждого военмора имеется тайное досье, в котором, как в капле дождевой воды, взятой под мелкоскоп, копошатся амебы и туфельки всех его поступков?
