После нашей поездки по Колыме в 1977 году мы перезванивались, изредка встречались. Он приглашал меня на свои поэтические вечера. Я редко бывал в окололитературных компаниях, но почти каждый раз там встречался какой-либо молодой высокомерный сноб, мнящий себя совестью русского народа и готовый при имени Евтушенко сорваться с цепи. Наблюдая это, я еще больше симпатизировал поэту – равнодушные к нему мне не попадались.
Однажды якутские друзья привезли мне в Москву двух замороженных ленских сигов. Одну из рыбин я послал на дачу Евгению: Александровичу. Некоторое время спустя, вернувшись из очередной поездки, узнал от сына, что в мое отсутствие приходил Евтушенко и оставил на тумбочке записку. Приведу ее целиком, потому что она, по-моему, дает представление о человеке, ее написавшем: «Дорогой Вадим! Пейзаж из лекарств на твоем столике мне не по душе. Но если есть надобность, обязательно плюнь на все и ложись в больницу. Все болезни лучше лечить не в момент самый острый, а заранее. Спасибо за чудо-рыбу. К сожалению, не мог тебя дождаться. Всегда будем рады тебя видеть. Любим тебя и верим, что ты болезнь додавишь. Твой Евг. Евтушенко».
Мне в голову не приходил вопрос, захочет ли поэт вникать в эту историю, но вправе ли мы сами вовлекать его в наши дела и снова сталкивать с властями?
Когда я понял, что вариантов нет, набрал переделкинский номер.
– Женя, привет… Тебе не попадалась… на глаза… статья в… Он не дал мне закончить:
– Вадим, ты в Москве?! Ни по одному телефону не могу тебя найти!
– Не решался тебе звонить.
– Ты с ума сошел! Давай ко мне!
Через полчаса мы с Володей Шехтманом были в Переделкине. Евгений Александрович встретил нас в халате – наверное, работал – и повел на второй этаж в свой кабинет. Газету он уже читал. Я достал из кармана наше обращение к Рыжкову. Евтушенко все понял с полуслова, вынул из пишущей машинки страничку с незаконченными стихами и вставил чистый лист. Я смотрел, как в правый угол ложатся строчки по всем правилам делопроизводства: «От секретаря Союза писателей СССР, лауреата Государственной премии СССР поэта Евтушенко Е. А…» Это было предназначено не столько премьер-министру, хорошо знавшему поэта, но – на всякий случай – тем в его аппарате, кто попытался бы затормозить передачу письма непосредственно в руки премьера. Поэт писал высшему руководству на понятном нашим лидерам языке: «…Зная Вашу занятость, тем не менее вынужден обратиться к Вам по делу, требующему безотлагательного вмешательства. Передаю на Ваше имя письмо, подписанное работниками артели «Печора». Прилагаю к нему также ряд копий документов, вырезок из газет, характеристику председателя артели Туманова В.И. Этого человека я знаю лично давным-давно и могу сказать следующее: это работающий на золоте самородок…»
Тут я прерву цитирование сохранившейся у меня копии письма и признаюсь, что не без смущения привожу лестные для меня слова поэта, имея в виду, что они, как в случае с оставленной у меня на тумбочке запиской, помогают, мне кажется, лучше представить того, кто это писал.
«…самородок, человек тяжелейшей трагической судьбы. Когда ему было 22 года, в 1949 году, в бытность штурманом, был арестован по статье 58, столь печально знаменитой в истории российской. За что? Да за то, что любил Есенина… Сегодняшнему поколению это трудно представить, а я то время прекрасно помню. В заключении он стал работать на золоте, полюбил эту дьявольскую, однако увлекательную работу. Вышел вчистую в 1956 году. Обратился с письмом в Совмин с идеей воскрешения старательских артелей и, получив добро, дал стране более 30 тонн золота. Проявил нечеловеческую энергию, изобретательность. Володя Высоцкий, чьим, может быть, самым близким другом был Вадим Туманов, мечтал поставить о нем фильм, сыграв его роль.
Короче, человек это незауряднейший, один из тех, в чьей инициативе и предприимчивости так нуждается перестройка. Золото – металл скользкий, и на нем легко поскользнуться. Однако Туманов не из таких. Но те, кто работает на золоте – в силу своих высоких заработков, – вызывают частенько зависть, подозрительность. Сейчас вокруг этой старательской артели создана именно такая атмосфера, отнюдь не помогающая добыче нужнейшего нам металла. Прошу Совмин и Вас лично заинтересоваться этим делом, суть которого изложена в письме старателей. Желаю Вам успехов в наступившем году, личного счастья и как можно больше доброго для нашего народа… Евг. Евтушенко».
Честно говоря, я не очень-то надеялся на успех. Прощаясь с Евгением Александровичем, я был благодарен ему за готовность, не выясняя, кто в этой истории – на самом деле прав, решительно вмешаться в события с непредсказуемым исходом, на себя принимая часть ответственности.
Письмо Евтушенко действительно попало в руки Н. И. Рыжкова. Глава правительства начертал на нашем обращении к нему резолюцию, адресованную министру внутренних дел А. В. Власову и Генеральному прокурору А. М. Рекункову: «Разобраться по существу, объективно».
Страсти вокруг «Печоры» продолжали накаляться, но резолюция премьера изменила, по крайней мере, тональность обращения с нами следственных органов. Нас стали – или делали вид, что стали, – выслушивать.
На второй день после выхода партийной газеты с той подлой публикацией ее прокомментировала британская «Гардиан». Приведу отрывок из комментария не из-за особой его мыслительной или художественной силы, а по причине другого свойства: я долго затруднялся ответить на вопрос, каким образом аккредитованный в советской столице западный журналист, выросший в культуре частного предпринимательства и свободного рынка, воспринимал нападки на кооперативное движение в СССР совершенно в духе стратегов из парторганов и спецслужб.
«Источник миллионов рублей, разбрасываемых вокруг в виде взяток, – это сибирское золото и особенно советская версия частного предпринимательства – рабочие кооперативы. Руководители кооперативов известны как короли, и в стране, где средняя заработная плата не превышает 50 рублей в неделю, их доход исчисляется тысячей и больше рублей в неделю.
Один из королей в центре клондайкского скандала Вадим Туманов имеет дом на золотых приисках, оборудованный бассейнами, саунами и полным набором поваров из Москвы. У него есть горная вилла на Кавказе и еще одна на побережье Крыма, обе с полным набором обслуживающего персонала. Кроме того, в Москве у него есть частная квартира, записанная на имя сына (и тут есть слуга). Во всех этих местах его ждет автомобиль.
Несмотря на четыре срока заключения, один из которых он получил за вооруженное ограбление банка, «отягченное убийством», он использует свои богатства для прикармливания известных артистов, поэтов и писателей, посещающих даваемые им приемы. Он также использовал свои связи для получения незаслуженной медали героя войны, а в начале этого года опубликовал статью под названием «Жизнь без вранья» в массовом коммерческом журнале «Огонек» о своей дружбе с популярным, но спорным бардом Владимиром Высоцким… Подключение журнала придает новому скандалу некоторые серьезные политические акценты. «Огонек» – один из модных знаменосцев гласности, и новое официальное признание Высоцкого представляет собой один из символов реформ Горбачева…»
