— Вы нарушили комендантский час, фрау, — все так же не отрываясь от влажных черных глаз Раи, сказал офицер, не повышая голоса. — Я советую вам покинуть этот город… Совсем!.. — В Последнем слове Рае послышался не столько приказ, сколько просьба…
Машина косым бликом фар высветила какую-то искореженную арматуру и скрылась в темноте.
Дети молча присели на влажную, уже пожухлую к осени траву, прижались к матери.
А Раю мучил вопрос: почему офицер спокойным, беззлобным голосом сказал: «Покинуть город… Совсем…»? И почему этот щеголеватый немец вот уже в который раз невесть откуда неожиданно возникает, острым взглядом пронизывает ее, а потом скрывается?.. Оставляя ее одну тревожиться, теряться в догадках: «Не понял ли он, что я еврейка? А куда спрятаться? Как спасти детей?»
Рая и мальчики продолжали молчать, прислушиваясь то к отдаленной, то совсем близкой автоматной стрельбе, к доносившимся откуда-то издали немецким командам да лаю собак…
Гришино тельце дернулось в ознобе, прижалось еще теснее к матери. Рая сняла с себя вязаную кофточку, укутала сына.
— Мам, идем куда-нибудь, — заныл младший.
Куда? Если бы она знала… В военном городке, где они жили до войны, теперь немцы устроили свои казармы, а если кто и остался там из своих, из соседей, — так ведь они знали, кто она, знали ее девичью фамилию… Куда же податься? С детьми?..
В это время за ближайшим лесом зафыркал маневровый паровозик «кукушка». Было слышно, что он остановился.
— Побежим туда. Хоть согреемся! — вскочил Саша и попытался поднять мать с места.
Рая подчинилась решительности мальчика и, схватив обоих детей за руки, бегом кинулась к «кукушке». Уже совсем задохнувшись, приблизились они к насыпи. Оттуда доносились голоса русских женщин и ленивый окрик на немецком языке.
Все трое почти без сил упали в кусты в кювете. Отсюда им было видно, как поодаль от «кукушки» женщины железными ломами сваливали с платформы на землю просмоленные шпалы. Немец-часовой, выстукивая пальцами по стволу автомата какую-то мелодию, прохаживался от одного конца платформы до другого.
Машинист паровозика, руками закинув, видимо, больную ногу на первую ступеньку, начал подниматься с насыпи в кабину.
Саша почувствовал, что это их последний шанс для спасения. Бросил: «Гриня… Охраняй маму!» И на четвереньках по высокой траве, сквозь колючий кустарник рванул к «кукушке». Вскочил по лесенке в паровоз. Машинист только перекрестился, так как от испуга ничего не мог выговорить.
— Дяденька… спасите нас! — постукивая от холода зубами, выговорил мальчик.
— Кого «нас»? — шепотом спросил машинист.
— Там. — Саша показал в сторону леска, — мама и Гриня, братик… Мама уже три дня ничего не ела… — Он ладонями зажал рот, боясь громко заплакать. — Помогите нам, дядя машинист!..
— Дядя Савелий я, — буркнул мужчина, а сам, щурясь, высматривал в Темноте того немчуру, что караулил грузчиц. Когда тот отвлекся, машинист скомандовал — Мигом — вниз! И скажи своим, чтобы бежали вон до того сломанного светофора. Там я вас подберу!..
Саша кубарем скатился вниз, добрался до кустов, где его ждали мать и брат. Едва переводя дыхание, он быстро проговорил:
— За мной, бегом… Нас дядя Савелий спасет!
— Он наш? — вытаращил глазенки Гриша.
— Наш! Наш!..
…Искореженный взрывом светофор — единственный признак бывшего полустанка: все вокруг было разрушено, разбито. Тихо, пустынно…
С уже поджидавшей их «кукушки» Савелий коротко свистнул и махнул рукой: мол, поднимайтесь сюда!
Рая, не чуя себя, торопливо подтолкнула детей в паровозную будку. Савелий рывком втащил наверх и ее, потом спешно надавил на рычаг передачи, и «кукушка», шумно выпустив пар, покатила вперед.
Почувствовав, что его пассажиры немного оттаяли в тепле, Савелий сочувственно сказал:
— Про беду ничего говорить не надо… Вижу и так… У всех она одна…
— А у меня три… — Рая уткнулась в тельца сыновей и сдавленно всхлипнула. Это были ее первые слезы за более чем трехмесячные скитания.
Савелий смахнул с обросшего лица угольную пыль, участливо спросил:
— Если ночами с детишками шастаешь по лесам, значит, и своих людей боишься?..
Хотела Рая признаться машинисту, да и призналась бы, если бы не дети — им-то зачем было знать о тайной причине их вынужденных скитаний. Промолчала. Взглянула в добрые, сочувствующие глаза Савелия под густыми бровями, кивнула на его ногу:
— А вы не раненый? А то, может, перевязать надо. Я же медсестрой была. У меня с собой тут и полотенечко есть…
Савелий кидал дрова в топку. Раздумывал: рассказать ли ей правду про себя? О том, как он, раненый офицер, остался на поле боя, потом дополз до какой-то хаты, хорошие люди переодели его в штатское и пристроили на «кукушку»… Не дай Бог, если немцы прознают, тогда — хана. И сказал:
— Нет, не рана это. Так, ерунда — шпалой придавило.
Потом резко погасил скорость паровоза, велел всем быстро спуститься на землю. Спустился и сам. По обе стороны от узкоколейки тянулись лесные заросли. Сеял мелкий холодный дождь. Савелий снял с себя замасленную телогрейку — набросил ее на мальчишек. В руки Рае сунул мятое ведерко. Сказал:
— Здесь немного морковки и бутылка молочка… Пацанам на завтрак… А мне, извините, надо успеть сделать еще ездку за шпалами…
— А нам куда? — в отчаянии воскликнула Рая. — Погибну я с ними… Пожалуйста, не бросайте нас…
— Вот тогда-то, милушка, уж точно мы все тут погибнем. — Присев на корточки, Савелий велел присесть рядом и Рае. — Смотри позорче вперед — видишь, поперек лежит береза…
— Не вижу, темно…
— Мам, я вижу! Вон белеется, толстая-толстая… — оживился Саша.
— Молодец, сынок, глазастый. За ней начинается глубокий овраг, заросший орешником. Пройдете шагов триста и справа наткнетесь на перевернутый немецкий мотоцикл с коляской…
— Настоящий? — спросил Гришутка так, словно ему предлагали игру в войну.
— Настоящий, — улыбнулся машинист ребенку, — только обгоревший. Отодвинете эту железяку, разгребете под ней слой хвороста и… ныряйте в землянку… До рассвета подремлете, а потом обквартируетесь. Там есть и соль, и спички…
Савелий засуетился — замешкался он тут. Уже стоя на первой ступеньке «кукушки», кивнул Рае — мол, подойди. Она в момент очутилась рядом. Ей хотелось сказать про то, как она ему благодарна, про то, кто она и почему боится даже своих, — но Рая промолчала. С мольбой ждала от него еще хоть словечка.
— Если буду жив, наведаюсь к вам… Да, еще вот что — в версте от землянки, за дубовой рощей, есть картофельное поле. Оно не убрано… Ночью не вздумайте огонь разводить… — Он скакнул еще на одну ступеньку, оглянулся. Рая все стояла не шелохнувшись. Савелий добавил на прощание: — Говорят, где-то поблизости партизанский отряд формируется, может, еще и свидимся. — Он улыбнулся и скрылся в «кукушкином» «гнезде»…
