В это время Винер по-прежнему много путешествует, часто ездит в Европу. В 1953 году по приглашению властей он совершает поездку в Индию с лекционным турне. В 1960-м во время I конгресса Международной федерации автоматического управления (IFAC) ученый посещает Советский Союз: встречается и беседует с учеными, дает интервью журналистам, выступает в Политехническом музее с лекцией о мозговых волнах. Винер высоко оценил уровень развития советской науки того времени: «Они отстают от нас в аппаратуре – не безнадежно, а ненамного. Они впереди нас в разработке теории автоматизации».
Надо отметить, что в конце 40-х годов кибернетику в СССР объявили лженаукой и фактически запретили. Однако всего десять лет спустя в Союзе был опубликован главный труд Винера, а затем и прочие его сочинения. Кажется, ни одна из научных дисциплин, предававшихся анафеме, не была реабилитирована в СССР с такой расторопностью.
Это и понятно. Редко какие идеи были так созвучны советскому общественному порыву 50-60-х годов, как идеи «искусственного разума», «автоматизированных систем управления» и т. п. Вера в науку, технику, социальное программирование с помощью «не знающих ошибок» машин охватила буквально всех. В отличие от Запада, эти идеи выглядели у нас еще более наивно и прямолинейно, чем у себя на родине. Выдвинулась целая плеяда не ведающих сомнений интеллектуалов-энтузиастов (их западных собратьев озадаченный Винер называл «машинопоклонниками»).
В 1963 году он пишет свою третью «кибернетическую» книгу – «Акционерное общество "Бог и Голем"» (в СССР вышла под целомудренным названием «Творец и робот»). В своем итоговом сочинении ученый уже не столько отстаивал идеи искусственного интеллекта, сколько предупреждал о бедах, которые он может за собой повлечь, если люди, не справившиеся с проблемами самостоятельно, станут уповать на разум.
Не вызывает сомнения: существующие компьютеры – даже самые сложные – не способны к подлинному самостоятельному мышлению и лишь моделируют с известной глубиной те или иные мыслительные процессы. Это моделирование всегда частично и основано на формализации мыслительных операций, сведении их к жестким схемам формальной переработки информации, так называемым алгоритмам. Конечно, обладая, как отмечает в «Кибернетике» Винер, определенным набором рецепторов, эффекторов и некоторым подобием центральной нервной системы, вычислительные машины и другие современные автоматы допускают описание в физиологических терминах и в какой-то мере действительно воспроизводят поведение живых организмов. Но до целостного, осмысленного восприятия внешнего мира и самостоятельного творческого мышления им еще очень далеко.
Однако Винер считает вполне возможным создание не только разумной машины, но и машины «умнее своего создателя». Не исключает он и «бунта машин»: не только робот, но и обычный компьютер способен вызвать катастрофу (собственно, похожие вещи уже происходят – отказывают бортовые системы самолетов и кораблей, возникают сбои в программах, постоянно появляются новые вирусы и т. п.). Основатель кибернетики не устает бичевать слепое машинопоклонство. Отдаться во власть «Железного Майка» было бы самоубийством; люди не должны допускать, чтобы машины стали находчивее, изобретательнее, чем они сами: «Как же нам быть, если мы передадим решение важнейших вопросов в руки неумолимого чародея или, если угодно, неумолимой кибернетической машины, которой мы должны задавать вопросы правильно и, так сказать, наперед, еще не разобравшись полностью в существе того процесса, который вырабатывает ответы?.. Нет, будущее оставляет мало надежд для тех, кто ожидает, что наши новые механические рабы создадут для нас мир, в котором мы будем освобождены от необходимости мыслить. Помочь они нам могут, но при условии, что наши честь и разум будут удовлетворять требованиям самой высокой морали…»
В 1964 году за выдающиеся заслуги в области математики, техники и биологических наук Норберт Винер был награжден национальной золотой медалью «За заслуги перед наукой» – высшим американским отличием для ученых. Медаль вручал лично президент США Линдон Джонсон. На торжественном собрании, посвященном этому событию, он произнес: «Ваш вклад в науку на удивление универсален, ваш взгляд всегда был абсолютно оригинальным, вы – потрясающее воплощение симбиоза чистого математика и прикладного ученого». При этих словах выдающийся ум человечества достал носовой платок и прочувствованно высморкался…
Эта сцена как нельзя лучше характеризует Винера, который выглядел и вел себя как классический профессор из анекдотов: бородка клинышком, очки с толстыми стеклами, невероятная неуклюжесть, путаная и бессвязная речь, фантастическая рассеянность в бытовых вопросах.
По собственному признанию, в молодости будущий основатель кибернетики обладал «коллекцией клинических проявлений неврозов и душевных недугов». Семейная жизнь, рождение дочерей оказали на него благотворное влияние – неврозы стали проявляться в меньшей степени, хотя фраза «дом начинает выглядеть пустым, а погода – все больше становиться осенней…» (Нью-Гемпшир, 7 сентября 1931 года) говорит о душевном дискомфорте.
С возрастом нестабильность психики частично прошла и, по свидетельству многих современников, трансформировалась в защитную реакцию, выражавшуюся в тщеславии и высокомерии. Однако Винер постоянно находился в круговороте депрессий, повторявшихся каждые три недели. Выход ученый находил в своеобразном юморе. Чего стоят такие его фразы: «Профессор – это человек, который может говорить на любую тему примерно минут пятьдесят». Или: «Лучшей материальной моделью кошки является другая, а желательно, та же самая кошка». Но если говорить о юморе применительно к профессору Винеру, то нельзя обойти серию анекдотов, в основе которых лежали реальные ситуации. Вот некоторые из них, подкрепленные свидетельствами конкретных людей, знавших ученого.
Китайский физик К. Джен, выпускник Массачусетского технологического института, пишет: «Вспоминая жизнь в MTI, невозможно не рассказать о замечательном человеке, Норберте Винере, свидетелем эксцентричности которого мне довелось быть. Я помню, что профессор Винер всегда приходил в аудиторию без конспекта лекции. Сначала он доставал большой носовой платок и прочищал нос очень энергично и шумно. Он почти не обращал внимания на аудиторию и редко объявлял тему лекции. Он поворачивался лицом к доске, стоя очень близко к ней из-за своей очень сильной близорукости. Хотя я обычно сидел в первом ряду, мне было трудно разобрать, что он пишет. Большинство других студентов не могли видеть вообще ничего. Но наибольшее удовольствие для аудитории было слышать, как профессор Винер говорит сам себе: «Ну, это определенно совершенно неверно». При этом он быстро стирал все, что было написано. Затем он начинал все сначала, бормоча про себя: «Пока это, похоже, правильно». И через минуту: «Однако это не может быть правильно», – и стирал все опять. Этот процесс повторялся вновь и вновь, пока не звенел звонок с лекции. Профессор Винер уходил из аудитории, даже не взглянув на своих слушателей».
