Как шутил позже отец, «мы отстояли город от всей армейской группировки фельдмаршала Манштейна…»
Когда немцы, уже в августе, приступили к штурму города, управление НКВД передислоцировалось под Харьков, где перед чекистами встали новые задачи. Основной работой было создание агентуры в тылу врага, проведение спецопераций, диверсионных актов. По воспоминаниям отца, не было недостатка в добровольцах, шедших на смертельный риск во имя Родины…
Почему взрывались особняки?
В Москве, по указанию Ставки Верховного главнокомандования, полковником Ильей Стариновым был разработан план минирования в оставляемых Красной Армией городах зданий, где во время оккупации можно было прогнозировать скопление фашистов. Использовали горький опыт финской войны, когда финны оставляли замерзшим красноармейцам свои теплые блиндажи, предварительно их заминировав…
Одна из таких операций, разработанных чекистами, заключалась в минировании особняка первого секретаря Компартии Украины Н. С. Хрущева в городе Харькове. Однажды, когда немцы уже начали обстрел города, во дворе особняка появились наши саперы, установили палатку и в спешке начали какие-то работы (Никита Сергеевич, кстати, при этом отказался выехать из дома — на это не было времени).
Любопытные прохожие могли это подсмотреть, а были и такие, кто уже заранее потирал руки, предвкушая, какой «секрет» они выдадут оккупантам!..
И действительно, когда немцы захватили Харьков, их саперы, тщательно обследовав здание и сад, обнаружили в подвале зарытую в куче угля мину. Доложили по инстанции, что особняк разминирован, и туда вселился городской комендант — генерал Георг фон Браун (кстати, близкий родственник создателя ракет «Фау-два», бомбивших Лондон)…
Генерал был педантом. В одно и то же время он с усиленной охраной выезжал на службу и по минутам возвращался домой. Ни один его шаг не оставался без внимания наших агентов, которые выполняли задание моего отца. В подходящий момент информация о том, что в особняке высшие офицеры вермахта и разведки, ушла в Москву. Полковник Старинов из Москвы послал сигнал на радиовзрыватель мощного полутонного фугаса, который был спрятан глубоко под землей, и особняк — вместе с генералом и его гостями — взлетел на воздух.
Фашисты озверели, начались репрессии против населения — по своим жестоким законам шла кровавая война, в которой не бывает такой меры, как взвешенная справедливость. Известно, что Черчилль позволил фашистам послать на дно весь английский морской конвой, чтобы враг не догадался о том, что англичане захватили секретные шифры абвера. За каждый малый шаг к победе приходилось платить страшной ценой. В том числе и взрывами на родном Крещатике, занятом немецкими штабами и службами…
Сегодня осуждать такую тактику легко, а тогда шла война — война за выживание страны и всего народа, и потому эта война называлась Великой Отечественной…
Война, которая впоследствии, в угоду националистам, была отстраненно и академично переименована во Вторую мировую.
Илья Григорьевич Старинов и Александр Пантелеймонович Святогоров познакомились ещё в сороковом, в Ровно, а после войны они встречались и переписывались; им — профессионалам высокого класса — было о чем поговорить.
«Майор Зорич»
Такой оперативный псевдоним разведчик А. П. Святогоров имел в Польше, летом сорок четвёртого, когда он на парашюте приземлился в лесу, в районе Воли-Верещинской, под Люблином. Это третий эпизод деятельности Святогорова-Зорича.
Под Люблином находилась тогда одна из многочисленных разведывательно-диверсионных школ немецкой разведки (абвера). Сеть школ была подчинена стратегической операции под кодовым названием «Сатурн». В одном из подразделений Управления НКГБ Украины, которым руководил тогда полковник И. А. Сидоров, было принято решение обезвредить школу. Разработали операцию «Люблин» и назначили моего отца — «майора Зорича» — руководителем операции. Вместе со своим товарищем, капитаном госбезопасности Анатолием Коваленко — «Гурским», они были сброшены на парашютах в районе деятельности партизанского отряда имени Железняка.
Обстановка в отряде к тому времени сложилась тревожная. В отряде действовал предатель, немцы постоянно «прессовали» партизан. Этот агент имел в деревне Воля-Верещинская связь с полькой и через нее передал в Люблин, где под видом пивной находилась явочная квартира гестапо, записку о том, что в отряд «прибыли из Москвы» два офицера с неизвестным заданием. В то же время Зорич принял контрмеры по выявлению агента.
Была задумана несложная оперативная комбинация — отряд вдруг «срочно» снимался с базы. Партизаны устроили засады и задержали нескольких поляков, спешивших из деревни в Люблин. При этом обнаружили донесение агента (им оказался Сметинский) и сообщили по радио в отряд. Однако арестовать его не успели, так как события развивались весьма стремительно: «железняковцам» пришлось принять с карателями бой, во время которого «партизан» Сметинский, чувствуя свое разоблачение, пытался бежать. При этом в разгар боя его как дезертира застрелил другой боец отряда — Шамко. Когда Зорич провел расследование, то выяснил, что Шамко на самом деле был законспирированным двойником агента Сметинского, работая под псевдонимом «Вольф». После разоблачения и ликвидации «Вольфа» преследования отряда прекратились, но разведчик Зорич понимал, что немцы на этом не остановятся…
И действительно, вскоре на стол начальника люблинского гестапо штурмбаннфюрера СС Аккардта легла папка с личным делом Ивана Макарука.
— Почему вы, украинец, оказались в Польше? — спросил гестаповец.
— А у меня жена была полькой, и если бы я не бежал сюда, то меня на Волыни прирезали бы свои же — украинцы-националисты, — ответил Иван…
Углубленный опрос слушателя школы продолжался несколько часов. Все ответы удовлетворили Аккардта: он знал, как использовать национализм в интересах Третьего рейха.
Как тут не вспомнить примечательную сцену из того же фильма «Подвиг разведчика»!
…Для ликвидации киевского подполья в группу засылается провокатор — агент Бережной. Его вызывает к себе в кабинет руководитель немецкой разведки — генерал фон Руммельсбург. Он включает радиоприемник «Телефункен», и оттуда льется раздольная русская мелодия… Генерал поворачивается к Бережному и, холодно поблескивая пенсне, спрашивает:
— Вам нравятся русские песни?
— Я не люблю русских песен, генерал! У нас — свои песни, у Москвы — свои!..
