Жан Фавье - Франсуа Вийон

Времена величественных башен миновали. Конец тесным жилищам, где придворный, лежа на охапке соломы, мечтал о том, когда закончится его служба. С появлением артиллерии укрепленные крепости, стоящие на плоской равнине, стали бессмысленны. Они открыты врагу и так же ненадежны, как перемирие. Старая крепость по обе стороны распростерла свои крылья. Теперь нет нужды «взмывать ввысь» за счет плохо защищенных побочных строений. Крепость оберегает привольную жизнь двора, сообразующуюся с наступившими временами.

Искусство жить, развертывающееся в этих рамках, отражает по большей части честолюбивые замыслы и капризы принца. Бургундский двор во времена «великого герцога Запада» Филиппа Доброго был средством управления и способствовал политическому расцвету. Дворы Тараскона и Анже являлись для короля Рене прибежищем, прибежищем принца, уставшего от ненужных боев и эффектных разгромов. Рене потерял все, что оставалось анжевенцам от их итальянского королевства; его удел – тихо радоваться жизни и проводить досуг, извлекая пользу из своего таланта и таланта других. Рисовать, танцевать, сочинять стихи – это было реваншем за утрату неаполитанского королевства.

Карл Орлеанский по части рисования не был так одарен, как его анжевенский кузен. И он не был королем. Ему, как Рене, не пришло бы в голову составить «Книгу турниров», которая прославляла рыцарскую честь и была похвалой храбрости. Но долгая праздность дала ему возможность служить своей музе, а собравшимся у него поэтам утешить его в его потраченной зазря жизни. У него своя «книга», куда он вписывает свои сочинения и сочинения других людей. Ему по душе читать, писать и перечитывать.

Таким образом, «состязание в Блуа» не имеет ничего общего с конкурсами Любви, которыми развлекалось рыцарское общество французского XII века и где часто состязались – особенно известен в этом смысле 1207 год – в Вартбурге, в Тюрингии, лучшие миннезингеры Германии; нет у него ничего общего и с Двором Любви, учрежденным 6 января 1400 года Карлом VII – а на самом деле Изабеллой Баварской и ее окружением, – дабы исключить «всякий выпад, или насмешку, или непочтительность, или игривый упрек», а более точно, дабы разрешить литературные тяжбы, если в них замешана честь дамы.

Но формы поэтического соперничества не сводятся к зрелищному конкурсу. До возобновления войн и даже именно из-за отсутствия военного духа у аристократии Карл VI прославил свое время множеством поэтических сражений. В 1389 году приезд молодого короля в Авиньон всколыхнул общество и дал толчок к написанию Жаном Ла Сенешалем «Ста баллад», где рыцари, такие, как граф д'Э и маршал Ла Менгр, прозванный Бусико, столкнулись в решении такого простого вопроса: «Как любить?»

В том, что Карл Орлеанский предлагает своим гостям тему для сочинений, нет ничего необычного. В свою личную книгу он вписывает свою версию, а его примеру следуют и остальные. И речь не идет о зрелищном конкурсе, даже если двор собирается вокруг того, кто читает свою балладу или свое рондо. Такие же кружки образовывались бы, если бы темы были разные.

Возможно, что и «Баллада неправдоподобий» тоже родилась из подобного упражнения на тему парадоксального аргумента. Карл Орлеанский, как и король Рене, с большим уважением относился к Алену Шартье, охотно слушал этого поэта, который вдохновлял его; возможно, именно Шартье и предложил тему, сформулированную в известном сочинении:

Вийон подхватывает этот мотив, перефразирует его и делает из него известную литанию.

В то же время Вийон, чувствуя отвращение к буколическим шалостям анжуйского двора, пишет об этом стихи.

Нет большей радости, чем жить в свое удовольствие.

И вот он в Блуа, а двор герцога Карла занят тем, как бы передать в стихах страдания неудовлетворенного влюбленного и чтобы в этих стихах присутствовала привычная аллегория: человек, умирающий от жажды у источника. Зеркало воды навевает поэту другие образы, нежели ощущение жажды и муки отверженного. Постараемся определить, какие именно.

Герцог уже развил тему Фонтана. Около 1450 года он пишет:

Несколькими годами позже, когда приезжает Вийон, при дворе Блуа все говорят о воде: герцог только что приказал произвести большие работы, дабы наполнить водой колодец замка. Заговорить о воде – это дважды похвалить его. Впрочем, он сам возобновляет разговор на ту же тему в стихах, отвечающих требованиям различных ситуаций и написанных по всем правилам научной риторики.

«Состязание», которое развертывается вокруг этой темы, имеет в виду лишь чистую форму и чистую лирику. Речь совершенно не идет о том, чтобы приводить новые доводы и противопоставлять их прежним. Здесь не сражаются, как при Дворе Любви Карла VI, за или против идеального образа. Лирические состязания не мешают турнирам, часто сопровождая их и отвлекая от войн. Что же рисуется воображению уставшего от войны принца в его мирной старости? Главное – это играть словами, ритмами, звуками, составляющими мелодию стиха. Доктринерская мысль не витает над головой герцога Карла: дело не в том, чтобы знать, умирают или нет от жажды подле фонтана, в то время как он еще не иссяк, и не в том, чтобы знать, ведома ли Любовь разумом или эмоциями, суть ли она обещание или чувство и суть ли Женщина объект или властелин этой Любви. Целью состязания для Карла Орлеанского является словесное искусство, а не искусство мыслить отлично от другого.

Результат вдохновения его придворных, втянутых в игру, – это рождение часто двух-трех строк, но занятие это трудное.

Другой не лучше этого:

Третий того пуще:

Десять поэтов придумывали стихи на заданную герцогом тему. Вийон в свою очередь пополнил этот список. Мы не узнаем никогда, что об этом подумал Карл Орлеанский. Узрел ли он, за этими условностями игры, необычную глубину анализа взаимоотталкивания людей? Ибо поэт вызвал к жизни образ человека, столкнувшегося со своей судьбой, а не того, перед кем возник облик любимого существа. Вийон выходит на сцену, полный целомудрия, его вымысел сдержан, поэт обращается к великодушию герцога.