Я спросил баронессу, почему Умар, даже по прошествии стольких лет, назвал Курбаном Саидом не бывшую жену Эльфриду, а выходца из Азербайджана, умершего в Италии? Баронесса заверила меня, что ее покойный муж попросту не обсуждал этот вопрос с Эльфридой, а потому и ничего не знал о ее вкладе в работу над обоими романами. Она повторила теорию доктора Баразона, что, по-видимому, у Эльфриды и Льва были весьма близкие, интимные отношения, однако добавила: «Ну, это все только теории, а на самом деле нам ничего не известно наверняка».
Правдоподобное объяснение взаимоотношений Эльфриды и Курбана Саида предоставилось мне через несколько недель после того, как я побывал в замке Лихтенау. Я получил от доктора Баразона конверт с копиями четырех писем, которые, как он писал, баронесса попросила его переслать мне. Все эти письма были адресованы барону Умару и подписаны — «Эсад».
На них был указан обратный адрес «Каса Паттисон, Позитано» — именно в этом доме Эсад-бей и умер в 1942 году. Первое письмо было датировано 21 июля 1938 года, и в нем Лев пытался уговорить барона Умара-Рольфа, чтобы тот приехал к нему в гости: он ссылался при этом на свое полное одиночество, на ощущение потерянности. И сообщал: «Я получил через афинское отделение Америкэн Экспресс 200 долларов из Югославии от имени госпожи Курбан Саид».
Госпожа Курбан Саид. Конечно же, это была Эльфрида.
В письме от 8 сентября Лев снова упоминает о Курбане Саиде в третьем лице, поэтому создается все более отчетливое впечатление, что это имя служило псевдонимом для пересылки денег через международные границы: «У издателя Гезы Кона в Белграде для Курбана Саида имеется еще 150 долларов. Может ли Курбан Саид забрать эту сумму, находясь проездом в Белграде? И как можно связаться с ним? Напиши мне об этом как можно скорее и попроси Курбана Саида связаться с издателем». Иными словами, Эльфрида должна была забрать деньги у издателя, о которых сама она ничего не знает.
А 21 сентября 1940 года Лев написал Пиме, что горячо рекомендует ей купить экземпляр романа «Али и Нино», и тут же, похваставшись, что это — самая любимая из написанных им книг, объяснил, что ее по-прежнему можно издавать где угодно: «Согласно закону о псевдонимах, К. С. - это женщина! Притом молодая баронесса из Вены, которая даже является членом “Палаты культуры”!» То есть того самого Союза германских писателей, который исключил Льва из своих рядов.
Деталей, касающихся отношений с «миссис Курбан Саид», в переписке Льва и Пимы много, но все они какие-то противоречивые: то Лев сообщает, что Эльфрида сошла с ума на почве астрологии, то дает понять, что зависит от нее материально. Еще задолго до того, как я обнаружил эту переписку, на основании нескольких писем на имя Эльфриды можно было сделать вполне определенный вывод: Курбан Саид — это его прикрытие, придуманное ради того, чтобы он мог по-прежнему получать гонорары за публикации своих произведений. Доктор Баразон утверждал, будто от Эльфриды не требовалось служить прикрытием для истинного автора «Али и Нино», поскольку договор об издании романа был подписан в апреле 1937 года, то есть почти за год до аншлюса. Однако в действительности писатели-евреи уже тогда понимали, что имеется немало причин для того, чтобы скрывать свое истинное происхождение.
Доктор Маррей Холл, изучавший проблемы книгоиздания в нацистский период, встретился со мной за чашкой кофе в отеле «Король Венгрии», на одной из улочек рядом с Штефансплац, где некогда состоялась самая грандиозная стихийная демонстрация в истории Австрии — по случаю аншлюса и неожиданного визита Гитлера в этот город весной 1938 года. Доктор Холл разъяснил мне основные моменты, затруднявшие издательский процесс в нацистской Европе: австрийские издатели, большинство из которых были евреями, оказались в труднейшем положении, они фактически были загнаны в угол еще в 1933 году, когда Гитлер пришел к власти в Германии. Ведь для книг на немецком языке существовало три читательских рынка — в Австрии, Германии и Швейцарии, причем германский книжный рынок был гораздо больше, чем остальные два, вместе взятых (то же самое мы наблюдаем и сегодня). Издавать книгу, если ее невозможно продавать в Германии, — дело неприбыльное, поэтому австрийским книгоиздателям нужно было любыми способами пробиться на германский рынок. Для этого им приходилось открывать фиктивные издательства в третьих странах — например, в Швеции или в Голландии, и в результате книги печатали в одной стране, переплетали в другой, а затем пересылали через несколько границ, прежде чем доставить их в Третий рейх. По такой схеме действовал, например, Таль, издатель «Али и Нино». Другой прием состоял в том, чтобы авторы печатались под псевдонимами.
В своей книге «Утраченная библиотека» друг Льва Вальтер Меринг пишет о лавине, угрожающей «Вене и всей Австрии в целом». В романе фигурирует воображаемая библиотека, принадлежавшая отцу автора, она — хранилище всего культурного наследия, которое уничтожили нацисты в результате их тоталитарного переворота:
Прямо перед собором Святого Стефана, с которого похоронный перезвон и токката и фуга Баха на органе созывали «умирающую Вену» на последнюю всенощную, какие-то головорезы выкрикивали антикапиталистические, антиклерикальные и антисемитские непристойности — всевозможные пакости из тех гадких книжонок и памфлетов, которые ты, отец, хранил в особом, «отравленном шкафу» как курьезы культуры; но я ведь их читал тайком.
«Завтра мы их всех вздернем, — услышал я слова одного молодчика, — и черных, и красных, и жидов… А первыми — тех, у кого много книг».
Задохнувшись от ужаса, я не мог перевести дух, пока не запер за собой дверь своего дома и не увидел снова библиотеку отца.
Литературный агент Льва Херта Паули, вспоминала об аншлюсе через профессиональный фильтр своего рода деятельности: ведь на той же неделе, когда в Австрию с блиц-визитом прибыл Гитлер, в страну приехала и Бланш Нопф, которая повсюду старалась выискивать новых авторов и новые, интересные книги[153]. Ей показали новый роман Курбана Саида «Али и Нино», однако тогда она его не купила, по-видимому, ее отвлекли начавшиеся бурные события. Паули так вспоминала пятницу и марта 1938 года: «Из гостиницы “Бристоль” на Ринге, грандиозном бульварном кольце Вены, до кафе “Херренхоф” обычно можно добраться за десять минут. Но только не в тот день, не одиннадцатого марта. “Если Ринг перекрыт, значит, у нас революция”, - говорили венцы с 1918 года. На этот раз полицейские заграждения были установлены потому, что вокруг Государственной оперы шла демонстрация молодых нацистов, которые ревели “Хайль Гитлер!” Мне удалось забежать в подъезд одного из домов, потом я нашла другой выход из него и в результате очутилась на нужной улице, прямо напротив “Херренхофа”».
