В ту же весну в одной из церквей Южного Кенсингтона я видела Томаса Элиота и даже несколько минут говорила с ним. Этот день, ставший подарком судьбы, незабываем. О том, что Элиот является церковным старостой, я узнала от миссис де-Пинто. Она и посоветовала мне пойти в ту церковь, где можно было его увидеть во время утренней службы. И это произошло. Служба ещё не начиналась, я села на краешек скамьи и почти сразу же увидела высокого, сутулого, худого человека в черном, проходящего по рядам с подносом в руках. Прихожане клали на поднос деньги Человек двигался медленно, склонив голову, опустив глаза. Лица его не было видно, но это был Он, Томас Стернз Элиот, хотя поверить в это трудно. Что происходит? Вот Он приближается, теперь ясно видно его лицо. Он слегка кивает головой каждому, двигаясь по рядам. Вот он уже совсем рядом! Я тоже кладу деньги на поднос, усыпанный монетами, кладу бумажку в несколько фунтов, и Он смотрит на меня и тихо говорит, что после службы сможет поговорить со мной. Мне надо подойти к нему, когда окончится богослужение. Звучит орган. Поют молитву.
У выхода из церкви стоит Элиот, я подхожу. Он спрашивает, давно ли я посещаю эту церковь или пришла сюда впервые. Прежде Он не видел меня среди прихожан «Откуда вы?» Мой ответ лаконичен: «Из России. Из Москвы. Пришла, чтобы увидеть самого большого поэта». Он смотрит строго, потом улыбается, выражает сомнение в том, что известен многим в России. Тем, кто знает английский и любит поэзию, Элиот известен. Его знают. Подходит дама. Это— его жена. Элиот слегка кивает, говорит, что впервые видит в этой церкви русскую женщину из Москвы. Наш краткий разговор окончен. Элиот и его спутница идут, удаляясь от церкви. Смотрю им вслед. Их уже не видно.
Восьмого июня мы были в парламенте. Как и другие посетители, стояли на галерее, откуда хорошо был виден зал и все в нём происходящее. Члены парламента сидели внизу на обтянутых зеленой кожей скамьях со спинками. Макмиллан произносил речь. Он говорил о туннеле, который будет проложен под проливом и соединит Великобританию с Францией, а тем самым и с материком. Вопрос о туннеле обсуждался весьма бурно. Раздавались голоса сторонников и противников этого проекта. Слушая парламентариев, Макмиллан сидел в своём кресле, положив ноги на стоящий перед ним стол, что произвело на нас сильное впечатление. Такая раскованность казалась дерзким вызовом. Нам казалась. Сидевшие внизу относились к этому спокойно.
В середине дискуссии в зал вошел сгорбленный человек. Опираясь на палку, он медленно продвигался вниз по ступеням и тяжело опустился на крайнее место во втором ряду зеленых сидений. «Черчилль», — прошептал зал. Уинстон Черчилль сидел, скрестив руки на рукоятке трости, стоящей между колен. Вскоре голова его склонилась на грудь, и он погрузился в сон. Сменялись один за другим ораторы, продвигалось и вместе с тем как бы стояло на месте обсуждение вопроса о туннеле. Старый Черчилль спал, но он присутствовал. Выступавшие обращали свои взоры к нему. Он их, — и все были уверены в этом, — слышал.
Жизнь на Бедфорд-вей свела меня с учителями, проживавшими здесь же во время курсов, на которые они приезжали из разных городов Англии. На некоторые лекции и занятия в педагогическом колледже я тоже ходила. Это было интересно. Однажды мне предложили принять участие в семинаре по преподаванию литературы в школе. Попросили рассказать, как изучают в Советском Союзе английскую литературу в педагогических учебных заведениях, готовя учителей. Потом с такими же сообщениями выступала несколько раз перед другими группами слушателей. Два раза ходили в музей Диккенса, где в роли экскурсовода я рассказывала, используя музейную экспозицию, временами отходя от нее, о жизни и о романах Диккенса, о том, как читали их вслух в яснополянском доме Толстого, как любил их Достоевский и все прочее, о чем хотелось сказать. Все это мне очень нравилось. Соскучилась по своим студентам.
В один из июньских дней мы ходили в дом-музей Бернарда Шоу в Эйот-Сент-Лоренсе.
Дорога круто поворачивает и почти под прямым углом уходит в сторону от шоссе — все дальше и дальше, теряясь в зелени тесно смыкающихся вдоль неё старых развесистых деревьев. Ещё поворот, — и надпись на дорожном указателе: «Эйот-Сент-Лоренс».
Здесь жил Бернард Шоу. Его дом — небольшой двухэтажный коттедж из серого камня, с высокими трубами на крыше и стенами, увитыми густой зеленью плюща, — стоит немного в стороне от Сент-Лоренса. За плотной стеной деревьев его не видно с дороги. Но как хорошо известно это место в Англии, и как много людей приезжает сюда — в этот тихий и живописный уголок, названный «уголком Шоу» и расположенный милях в сорока к северу от Лондона.
Теперь здесь музей. Но об этом как-то сразу забываешь, как только переступаешь порог дома. может быть, потому, что Шоу жил здесь совсем недавно, и комнаты, в которых он работал, читал, беседовал с друзьями, и все те вещи, которые его окружали, ещё не успели покрыться музейной пылью; а вернее всего, потому, что хранительница музея — тихая и заботливая женщина, много лет прожившая в семье Шоу, сумела сохранить в этих стенах домашний уют и тепло.
Шоу поселился в Эйот-Сент-Лоренсе в 1906 году. Ему было тогда пятьдесят лет, и за ним уже прочно утвердилось признание крупнейшего драматурга Англии.
Смелое новаторство Шоу не только обогатило театральную жизнь страны, но и направило её в новое русло. Его «драмы идей», его «пьесы-дискуссии» будоражили умы современников, его дерзкие выпады и смелые парадоксы заставляли не только смеяться, но и постигать всю глубину социальных противоречий жизни.
Уже были написаны и «Неприятные пьесы», и «Пьесы приятные», уже давно были закончены «Цезарь и Клеопатра», «Человек и сверхчеловек», завершена работа над «Майором Барбарой» и «Другим островом Джона Булля». Только что увидела свет рампы «Дилемма доктора».
Но многое ещё предстояло создать, и именно здесь, в этом тихом доме в Эйот-Сент-Лоренсе.
На сельском кладбище близ Сент-Лоренса на одной из надгробных плит есть надпись: «Мэри Анна Соус Родилась в 1825 году. Скончалась в 1895. Жизнь её была коротка». Говорят, что прочитав эти строки, в которых 70-летняя жизнь, очевидно с точки зрения вечности, названа краткой, Шоу и принял окончательное решение поселиться в Эйот-Сент-Лоренсе, где он прожил 44 года, сохранив до последних дней всю полноту творческих сил и присущую ему безграничную энергию. Здесь он и умер в 1950 году в возрасте 94-х лет.
Мы входим в дом Бернарда Шоу. И как во многих английских домах, у входной двери висит дверной молоток, — или попросту колотушка, которой надо постучать в дверь. Это не совсем обычная колотушка: она изображает самого хозяина дома — Бернарда Шоу. Этот дверной молоток был сделан и подарен писателю его приятельницей Рози Бэнкс Данекурт. На нём вырезана надпись: «Человек и сверхчеловек». Это шутливая надпись, и стоит только войти в дом, как сразу же станет ясно, сколь человечен был тот необыкновенно умный и яркий человек, который здесь жил.
