Деникин так объясняет его назначение на столь ключевой пост: «Он был моложе других корпусных командиров и только недавно вступил в ряды Добровольческой армии — это должно было вызвать обиды. Но в последних славных боях на Урупе, Кубани, под Ставрополем он проявил большую энергию, порыв и искусство маневра».
«Обиды» это вызвало сразу — военная среда, как и шоу-бизнес, чрезвычайно ревнива. С ходу в отставку под предлогом «болезни» подал приятель главкома по Академии командир 1-го армейского корпуса генерал Борис Казанович, замененный черноморским военным губернатором генералом Александром Кутеповым. Самого Врангеля на посту кубанского комкора сменил кубанец же генерал Виктор Покровский. Начальником штаба себе барон взял генерала Леонида Юзефовича. Чуть позже армия Врангеля получила наименование Кавказская Добровольческая, а корпус генерала Боровского — Крымско-Азовский Добровольческий. В строгом смысле «добровольческими» они давно уже не были — за последние четыре месяца были проведены уже три мобилизации, призвав в ряды Белой Армии 33 тысячи человек (из них дезертировали 5 %).
К началу 1919 года еще единая и неделимая Добровольческая армия имела в своем составе 5 пехотных и 6 конных дивизий, 4 пластунских и 2 отдельных конных бригады, армейскую группу артиллерии, запасные, технические части и гарнизоны городов. Ее общая численность составляла порядка 40 тысяч штыков и сабель, при 193 орудиях, 621 пулемете, 8 броневых автомобилях, 7 бронепоездах и 29 самолетах. Силы были распределены на огромной территории от Донбасса (Донецкий отряд генерала Май-Маевского, 3,5 штыков) и Крыма (Крымско-Азовский корпус генерала Боровского, 2 тысячи штыков) против 10 тысяч Григорьева и Махно до предгорий Кавказа и Волги (корпуса генералов Врангеля, Казановича, Улагая — 25 тысяч штыков и сабель) против 72 тысяч красных 11-й и 12-й армий. Ни о каком концентрированном ударе одним кулаком не могло быть и речи.
С крушением армии Краснова (на бумаге у генерала Денисова в ее составе числилось свыше 70 тысяч штыков и сабель при 80 орудиях, фактически фронт из последних сил удерживали не более 15 тысяч) Деникину предстояло со своими войсками оборонять дополнительно свыше 1500 верст донских степей против всего Южного фронта красного главкома Иоакима Вацетиса (Генерального штаба полковника, бывшего начальника Латышской дивизии), насчитывавшего 124,5 тысячи штыков и сабель, при 2230 пулеметах и 485 орудиях.
Следует заметить, что пока в феврале 1919 года не начались бесперебойные поставки вооружения от союзников, армия Деникина воевала исключительно тем оружием, которое удавалось захватить у большевиков либо получить через донцов от немцев. Медикаментов почти не было, а число раненых в лазаретах к весне уже составляло 25 тысяч. К тому же от большевиков белые получили еще один «подарок» — сыпной тиф, косивший как фронт, так и тыл.
При этом главком мог быть спокоен лишь за свой левый фланг, который упирался в море. На правом белые никак не могли зацепиться за Волгу — Царицын стоял «Красным Верденом», Астрахань укрылась за безводными пустынями, соединиться с уральскими казаками атамана Александра Дутова никак не получалось. На юге создались непредвиденные проблемы с Грузией, да и на Северном Кавказе бродили недобитые остатки армии Сорокина. Не обеспечив себе крепкий тыл и устойчивые фланги, нечего было и думать о наступлении на Москву.
В идеале Добрармии самое лучшее было бы еще хоть какое-то время «отсидеться» за спиной Донской армии, при условии, что та сдерживала бы красных на севере. А самой за это время набраться сил, оседлать Волгу, «зачистить» Кавказ, соединиться с Колчаком, провести четкую мобилизацию, запастись продовольствием на долгую и кровавую летнюю кампанию и только тогда через позиции донцов объединенными силами идти на Кремль. Собственно, и задачи ВСЮР на тот момент были куда скромнее — выйти к Каспию и низовьям Волги, соединившись с уральцами и войдя в соприкосновение с англичанами у персидского Энзели. Задачи ведь строились на уверенности в том, что союзники высадят те самые обещанные 12 пехотных дивизий и подопрут донцов и добровольцев с левого фланга. Поэтому и путь на Москву первоначально планировался как раз вдоль Волги, куда как раз должен был подтянуться и Колчак.
Однако реалии оказались куда сложнее. Надежды на активное участие интервентов в войне оказались слишком уж радужными. Да и Донской фронт сам «свалился» на голову Деникина, и с этим надо было что-то срочно делать, чтобы не потерять то, что такой кровью было завоевано в 1918 году.
Командование Красной Армии видело слабое место противника и лупило именно по донцам. Ленин телеграфировал Троцкому: «Я очень обеспокоен, не увлеклись ли Вы Украиной в ущерб общестратегической задаче, на которой настаивает Вацетис и которая состоит в быстром, решительном и общем наступлении на Краснова, боюсь чрезвычайно, что мы запаздываем с этим…»
8 февраля на станции Арчеда капитулировали сразу 7 донских полков с артиллерией, 11 февраля на станции Котлубань сдались еще 5 полков. Деникин в срочном порядке отбирал у Врангеля освобождавшиеся с Северного Кавказа части и перебрасывал их в Каменноугольный район, чтобы заткнуть огромную брешь. Тот возражал, мотивируя это тем, что необходимо как можно скорее взять Царицын и выйти на соединение с Колчаком. Но главком был непреклонен, тем более, что на юге и востоке разгром красных был полный. Корпус Покровского за две недели январских боев вдребезги разнес некогда грозную армию Сорокина, с огнем и мечом пройдя 350 верст и захватив 8 бронепоездов, более 200 орудий, 300 пулеметов и свыше 31 тысячи пленных. Сам Врангель писал, что вся «пехота, артиллерия, пулеметы и обозы попали в наши руки. Брошенные противником составы тянулись непрерывной лентой от станции Каргалинской до Кизляра на протяжении 25 верст. Весь путь отступления красных был усеян брошенными орудиями, повозками, оружием, трупами убитых и умерших от болезней… Начиная от Моздока до станиц Наурской, Мекенской и Калиновской, на протяжении 65 верст, весь путь вдоль железной дороги был сплошь забит брошенной артиллерией и обозами, вперемешку с конскими и людскими трупами. Огромные толпы пленных тянулись на запад по обочинам дороги. В изодранных шинелях, босые, с изможденными землистого цвета лицами, медленно брели тысячные толпы людей. Пленных почти не охраняли, два казака гнали две-три тысячи. Партии пленных, в значительном числе состоявших из больных, оставляли за собой большое количество отсталых. Выбившись из сил, больные люди падали тут же на грязной дороге и оставались лежать, безропотно ожидая смерти, другие пытались еще искать спасения, подымались и шли далее, шатаясь и падая, пока, окончательно выбившись из сил, не теряли сознание. Двое таких несчастных, перейдя предел человеческих страданий, бросились под колеса нашего поезда».
