Когда совесть отключена, даже «гениев не прощают» как-то по-свински, низко и подло, отфутболивая подальше вместе с общедоступными фактами элементарные нормы пристойности. Что делать, такие времена, как повторял с телеэкрана каждую неделю Владимир Познер, завершая очередной выпуск своей авторской программы, прихлопнутой в 2008 году.
Но Познер неостановим и придумал новую программу, названую его именем. В одном из первых выпусков Владимир Владимирович вынужден был взять под защиту Яшина. Что там «гениев не прощают». Ненависть и бесчеловечность разлились по стране стремительным и мутным потоком, способным смыть, снести все святое. Опять отличился Питер. Культурная столица России, колыбель революции раскачала в своей люльке бескультурье и бесстыдство, прямо-таки фашистского толка. И вывешенный на стадионе «Петровский» позорный баннер («Сдох ваш Яшин, сдохнет и «Динамо») – не первое и не последнее проявление оголтелости и разнузданности. Так вот, Владимир Познер дал отповедь, текст которой я обязан привести в книге о Яшине:
«Я был знаком с Львом Ивановичем, несколько раз общался с ним. Это был добрый, спокойный, рассудительный человек.
В нем выделялось удивительное чувство собственного достоинства. Он уважал себя, поэтому его все уважали. Много раз я наблюдал за Яшиным в игре. Он был не хороший вратарь. Он был не выдающийся вратарь. Он был гениальный вратарь. Его мастерство неописуемо. Это поэзия футбола. Люди, вывесившие позорный баннер, уронили свою честь, честь своего города, честь своего клуба, честь страны».
Питерские подонки торжествуют. Еще не опровергнуто предположение, что в «Зенит» никогда не будет допущен футболист с темной кожей, иначе питерские «ультрас» в диком раздражении что-нибудь натворят. Лев Иванович Яшин, друживший с Пеле и Эйсебио, переворачивается в гробу.
Сейчас еще встречаются случаи, когда капитанская повязка отдается вратарю, а прежде это было исключительной редкостью – все-таки находясь на отшибе, далековато от гущи событий, ему труднее цементировать команду. Яшину довелось выводить на поле «Динамо» (1956) и сборную СССР (1964, 1966). Это символизировало приближение вратаря к эпицентру действий и подчеркивало его личный авторитет, вообще-то признанный, по-моему, уже на второй год пребывания в основном составе «Динамо» и чуть ли не с первых шагов в сборной.
Верно замечает Валентин Иванов, что «команде просто необходим человек, которому она безгранично верит, который может дать указание по ходу игры, если надо – приказать, взяв ответственность за свои слова и дела. И неважно, носит ли этот человек капитанскую повязку». Яшин что с капитанской повязкой, что без нее, при любой смене тренеров и игроков, неизменно оставался неформальным лидером в клубе и сборной.
Какая бы благосклонность к знаменитому вратарю ни витала в верхних слоях политической атмосферы, ближайшие партнеры поверили Яшину задолго до того, как на него обратили свое высокое внимание небожители и совершенно независимо от их симпатий. Доверие коллег и не купишь ни за какие коврижки. Оно рождается из их внутреннего уважения – как игроцкого, так и человеческого, а тут к уважению еще добавилось и явное сердечное тяготение.
Все футбольные ветераны, с кем я общался, единодушно называют лидерами советской сборной 50-х Игоря Нетто, Никиту Симоняна, Льва Яшина. Во влиянии на партнеров у каждого был свой конек. Капитану команды Нетто прощалась его малооправданная суровость и несправедливость, прорывавшиеся в ехидных, злых репликах по ходу игры, поскольку все понимали, насколько он беззлобен, а своим бурчанием и, конечно, личным примером только заводит товарищей команде же на пользу. Симонян подкупал своей спокойной и разумной рассудительностью.
Яшин во время игры мог быть жестким, требовательным, не стеснялся иногда и осадить партнера, но, по формулировке Владимира Пономарева, яшинские претензии не воспринимались игроками как обличение, а представлялись советами на будущее. Однако же в ряду многих признаков вожака главенствовала неподражаемая душевность Яшина в настрое ребят на игру. Он умел найти подход, подобрать для каждого свой тон, свои слова, чтобы растопить холодные сердца и успокоить трепещущие.
На футболистов, которых привычные руководящие назидания в лучшем случае не трогали, в худшем – раздражали, гораздо сильнее действовало дружеское участие товарищей, а Яшин просто накрывал их теплой волной своей доброты. И для любого находил особый шифр, особый код. Борису Кузнецову, которому везло на сильных визави, деликатно внушал, незаметно подсказывая тактическую уловку:
– Вот увидишь, не ты за ним будешь гоняться, а он за тобой. На чемпионат мира 1966 года в сборную СССР был введен на позицию левого защитника не слишком опытный ленинградец Василий Данилов. Отличавшийся вообще-то спокойным нравом и достаточным хладнокровием, он на английских полях как-то замандражил. Перед выходом на сложную игру со сборной Италии, где Данилову предстояло опекать «темную лошадку» Луиджи Мерони, Яшин уловил, что с новым партнером происходит что-то неладное. И устремив на него свою мягкую улыбку, снял напряжение с новичка всего одной, казалось бы, незначительной фразой, а она, по признанию адресата, мигом взбодрила его:
– Не волнуйся, он ведь тоже молодой.
А ведь Яшину было не так просто и самому перед серьезными испытаниями унимать собственное волнение, иногда душевное равновесие могла восстановить лишь пара лихорадочных втяжек табачного дыма в каком-нибудь подтрибунном закутке. Как типичный чеховский персонаж – суть плохой хороший человек, так и он был одновременно слабый и сильный, словом, человек. Особенность состояла лишь в том, что во имя дела слабину в своем характере Яшин неимоверными внутренними усилиями перегибал. Это констатировал, надо отдать ему должное, и Владимир Маслаченко: «У Яшина был сумасшедшей силы характер». И освободить себя в трудную минуту от подпитки растерянного или разволновавшегося товарища искушенный в переделках футбольный старожил считал непозволительным. Хотя никак не напоминал всеобщего утешителя, от которого следовало ждать обязательного благословения или напутствия. Чутье подсказывало, кто сегодня особенно нуждается в поддержке. Она потому и впитывалась, что вытекала из яшинского естества, выглядела абсолютно ненавязчивой.
«Сколько раз я видел, – вспоминал Валентин Иванов, – как накануне очередного матча Яшин отзывал кого-нибудь из молодых в уголок и вполголоса беседовал с ним о чем-то. О чем? Догадаться было нетрудно: о том, над чем поработать, как справиться с собой. То Яшин, то Симонян перед играми всегда заглядывали в комнаты к ребятам – перекинуться парой слов, поглядеть, как настроены, вроде невзначай дать совет».
