Хизлтайн обвинил министра торговли и промышленности Леона Бриттена в том, что тот нажимает на «Бритиш аэроспейс», заставляя ее выйти из западноевропейского консорциума. По версии Хизлтайна, Бриттен якобы предупредил эту фирму, что ее поставки военной продукции в США, составлявшие почти полмиллиарда долларов в год, могут оказаться под угрозой. Сбивчивые объяснения самого Бриттена на этот счет и его попытки поддержать версию о нейтралитете премьер-министра не внушали доверия. В палате общин зазвучали голоса, требовавшие его отставки, а парламентские дебаты по вопросу о сделке все более перерастали во взаимные обвинения.
День за днем Бриттена втаптывали в грязь. Удары доставались и Тэтчер. Наконец в январе 1986 года Бриттен подал в отставку. Фактически ему выпала участь козла отпущения, поскольку Тэтчер признала, что Бриттен и некоторые сотрудники ее собственного аппарата санкционировали утечку информации относительно содержания письма одного из высших чиновников министерства юстиции. Информация эта дала возможность дискредитировать Хизлтайна в печати. Но и до этого признания даже самые преданные сторонники Тэтчер не могли поверить в то, что она ничего не знала об этой утечке. Внимание Тэтчер к мелочам широко известно. И потому невероятной казалась сама мысль о том, что ее ближайшие помощники на протяжении нескольких недель ничего не докладывали премьер-министру по вопросу, по которому ее правительство подвергалось непрерывным публичным нападкам. Дело чем дальше, тем больше напоминало «Уотергейт». Уже активно обсуждалась вероятность того, что правительство преднамеренно скрывает нечто важное. После ухода Хизлтайна и отставки Бриттена в центр разворачивавшегося скандала оказывалась все более втянутой сама премьер-министр.
«Сейчас мы спрашиваем премьер-министра, — говорил в конце января 1986 года перед переполненной палатой общин лидер лейбористов Киннок. — Если она не скажет правду, ей придется уйти в отставку». Тэтчер никогда не любила в чем-либо клясться, но в тот раз ей пришлось к этому прибегнуть. «Прошу достопочтенных джентльменов поверить, что имело место чистое недоразумение», — ответила она. Ее обычная стальная властность куда-то исчезла, уступив место растерянности и неподдельному раскаянию. Но Киннок не был согласен принять подобное объяснение. «Премьер-министр должна открыть истину, — требовал он. — Мы хотим знать все факты, и мы хотим их знать немедленно».
В центре полемики был вопрос, не пытается ли Тэтчер скрыть свою собственную, истинную роль в предпринятой ранее попытке дискредитировать Хизлтайна. Большинство англичан отвечало на этот вопрос утвердительно, но доказать никто ничего не мог. Ее личные сотрудники держались твердо. Кроме того, правительство не соглашалось на то, чтобы эта категория служащих давала показания перед какими-либо комиссиями по расследованию. В палате общин Тэтчер повезло, и она вывернулась. Киннок упустил шанс добиться ее отставки, поддавшись своим инстинктам и набросившись на нее с грубым давлением вместо того, чтобы пригвождать ее продуманными и четко нацеленными вопросами. А потом и Хизлтайн, и Бриттен пришли ей на помощь. Хизлтайн знал, что, если он станет причиной отставки лидера его собственной партии, ему придется навсегда проститься с надеждами самому когда-нибудь занять это место. И поэтому он встал, назвал высказанные Тэтчер сожаления «мужественными» и заявил, что считает вопрос закрытым.
Бриттен, занимавший место на задних скамьях вместе с Хизлтайном, также поддержал данные Тэтчер объяснения и взял на себя всю ответственность за происшедшее. Их вмешательство сплотило консервативную часть палаты и позволило Тэтчер легко выиграть голосование по вотуму доверия. Любопытно, однако, завершение этого дела. Акционеры фирмы «Уэстленд» впоследствии поддержали заключение сделки с американской компанией. Ни один из министров не вернулся в кабинет Тэтчер. Бриттен, однако, получил рыцарский титул и хорошее назначение — представителем Англии в органах Общего рынка в Брюсселе. Но после его отставки с поста министра — отставки, вызванной исключительно стремлением защитить саму премьер-министра, — Тэтчер практически не общалась с ним. Только через три года после получения этих наград Бриттен нарушил молчание. Личные помощники Тэтчер дали ему совершенно недвусмысленное указание предать гласности письмо, порочащее Хизлтайна. Если бы он рассказал об этом раньше, Тэтчер, вероятнее всего, пришлось бы уйти. Но в день, когда он сделал это признание, в Лондоне находился Михаил Горбачев, и ради переговоров с советским руководителем премьер-министр отменила свои ответы на вопросы в парламенте. На фоне «горбомании» признание Бриттена осталось практически незамеченным {3}.
Хотя Тэтчер и избежала серьезных неприятностей, «дело Уэстленд» сильно повредило ее образу бескомпромиссно честного лидера. Она предстала таким же неискренним и изворотливым политиком, как и все другие. Опрос общественного мнения, проведенный сразу же после завершения дебатов по этому вопросу в парламенте, показал, что 55 процентов англичан не доверяли ее объяснениям, а более половины населения страны полагало, что она должна была уйти в отставку. Даже 20 процентов из числа тех, кто называл себя консерватором, требовали ее отставки. Но Тэтчер не желала прислушиваться к подобным требованиям. Тем не менее ей был нанесен политический ущерб, и она была напугана.
К началу 1986 года ее положение оказалось уязвимым. Причиной стал ее стиль руководства: обнаружилось, что методы работы премьер-министра оставляли желать много лучшего. «Дело Уэстленд» заметно политизировало немалую часть правительственного чиновничества, традиционно аполитичного. Что же касается самой Тэтчер, то на этот раз непреклонная решимость и целеустремленность, обеспечившие ей всеобщее восхищение во время фолклендской войны и забастовки шахтеров, оказались не сильной, а слабой ее стороной. На всем протяжении «дела Уэстленд» ее решимость оборачивалась обычным упрямством, а целеустремленность — нетерпимостью к проявлениям несогласия. Один из старших помощников, непоколебимо поддерживавших ее во всех обстоятельствах, так характеризует это положение: «Ее легко обвинять в автократичности и в том, что она предпочитает управлять с помощью небольшой группы лиц, с которыми ей удобно. Все это не новость. С ней никогда не было просто работать» {4}.
«Дело Уэстленд» продолжало напоминать о себе непрекращающимися протестами и обвинениями Тэтчер в проамериканизме. К тому же оно было не единственным примером того, что ее критики клеймили как распродажу страны Соединенным Штатам. Тот факт, что английские фирмы более всего покупали у американских компаний, не делал подобную критику слабее. И когда еще одна американская фирма попыталась купить очередную английскую святыню, — всего через несколько дней после того, как «дело Уэстленд» сошло с первых страниц газет, — казалось, сам ад разверзся и обрушился на землю.
