Европейцы настолько искренне поверили в созданный ими самими миф, что, когда в 1938 года французский музыковед Юг Панасье впервые приехал в США, чтобы организовать выпуск ряда пластинок, он не удержался и начал учить американцев, как надо играть джаз. Робер Гоффен считает, что «все мы очень обязаны Югу Панасье за то, что он помог чикагским музыкантам осознать подлинное значение своей миссии в искусстве» .
Goffin R. Jazz: From the Congo to the Metropolitan. New York, 1975, p. 82-83.
Ibid., p. 139.
Нетрудно понять, откуда появился этот миф. Условия существования негров в Европе всегда были лучше, чем в Америке. Конечно, они тоже были отнюдь не идеальными. Так, чернокожий английский музыкант Ралф Данбар жаловался на то, что он никак не мог снять квартиру, точно так же как Армстронг во время первой поездки в Лондон не сразу нашел для себя номер в отеле. И все же приезжавшие в Европу негритянские джазмены останавливались в хороших гостиницах, питались в приличных ресторанах, встречались с белыми женщинами. В Соединенных Штатах все это было невозможно.
Больше того, к искреннему изумлению черных джазменов, со многими из них европейцы носились как со знаменитостями. Причем им уделяли повышенное внимание и представители высших слоев белого общества, среди которых были даже настоящие герцоги. Они не понимали, что этот интерес исходит лишь от узкого круга ценителей джаза и что европейская публика в целом безразлична, а то и враждебна их музыке. Даже такой умный музыковед, как Джон Хэммонд, считающийся одним из лучших знатоков джаза, был убежден в том, что во времена первой поездки Армстронга в Англию «там существовали гораздо более благоприятные условия для развития джаза, чем в Америке». Хэммонд был постоянным автором «Мелоди Мейкер», часто ездил в Европу и знал ведущих европейских специалистов по джазовой музыке. Если даже этот компетентный и принципиальный американец утверждал, что на его родине джазом пренебрегают, то как же могли думать иначе сами европейцы?
Трудно сказать, на чем основывался Хэммонд, делая заявления такого рода. Если судить о популярности джаза по размерам собираемой его исполнителями аудитории и по вниманию к нему музыкальных критиков, то следует признать, что в США он всегда пользовался гораздо большей популярностью, чем в Европе. Как мы уже говорили, с самого начала джаз стал составной частью американской индустрии развлечений, частью массовой культуры. Каждый американец знал хоть немного о том, что такое джазовая музыка, а небольшому меньшинству она даже нравилась. В Европе джаз, напротив, рассматривался как сложная музыка, понятная лишь избранным, как музыка для узкого круга ценителей. Вплоть до окончания второй мировой войны ни в одной европейской стране не существовало ни одного джазового клуба. В Лондоне в 1930-х годах только в двух ресторанах, когда расходились посетители, проводились «джэм-сешн». В них участвовали немногие исполнители, привлеченные шансом пропустить пару стаканчиков и поиграть в свое удовольствие. В 1938 году выступления в Париже цыганского гитариста Джанго Рейнхардта, возможно, величайшего джазмена Европы, привлекли не более четырехсот зрителей. Причем речь идет о единственном концерте, а не о регулярных каждодневных программах. В те же годы в Нью-Йорке, на 52-й улице насчитывалось шесть-восемь джазовых клубов, в том числе известный нам «Коттон-клаб», куда ежедневно приходило более четырехсот человек, чтобы послушать Армстронга или Эллингтона.
Суть обвинений европейцев заключается в том, что интеллектуальная элита Америки слишком долго пренебрегала джазом и что только выступления европейских музыковедов, и в первую очередь выход книг Панасье и Гоффена, помогли ей осознать значение и ценность джазовой музыки. Исследование Уэлборна и мое собственное, хотя и гораздо менее тщательное, изучение этого вопроса убедительно доказывают, что с самого начала американские специалисты внимательно следили за развитием джаза. За период с 1917 по 1927 год, когда в Америке начал просыпаться широкий интерес к джазовой музыке, в крупнейших журналах и газетах появились сотни статей об этом новом явлении в искусстве. Ошибочным является и широко распространенное мнение, что отношение к джазу знатоков музыки было в основном негативным. Так, Уэлберн категорично заявляет, будто «американцы разошлись во взглядах на достоинства и значение джаза» . Но это были расхождения, а не нападки.
Неопубликованная рукопись, с. 114.
Вместе с тем нельзя отрицать, что европейцы внесли большой и весьма ценный вклад в исследование джазовой музыки, особенно в области дискографии и анализа связанных с джазом явлений, то есть в той сфере, где они в меньшей степени, чем, например, в вопросах истории джаза, зависели от американских первоисточников. Тем не менее факт остается фактом: американцы всегда были лучше осведомлены о джазе, гораздо больше знали о нем и, самое главное, всегда проявляли большее желание оказывать ему поддержку, чем европейцы. Да, собственно говоря, разве могло быть иначе?
К 1930 году европейские музыковеды и такой их авторитетный орган, как «Мелоди Мейкер», начали проявлять все больший интерес и понимание американского джаза. Одновременно с этим все чаще стали раздаваться голоса о том, что Армстронг является лучшим джазменом мира. Почти ежемесячно «Parlophone», ведущая английская грамфирма, выпускала его пластинки. Среди них было сравнительно мало записей из старой серии «Hot Five». В основном выходили пластинки с произведениями, записанными Армстронгом в 1929 году в сопровождении биг-бэндов. Среди них были "Ain't Misbehavin' " и «When You're Smiling». К началу 1930-х годов авторитет Армстронга среди ценителей джаза, и прежде всего среди музыкантов, был уже очень высок. Для европейцев он стал тем же, кем десятью годами ранее для американцев был Оливер. Правда, его влияние в Европе проявлялось не так, как в Соединенных Штатах, скорее опосредованно, чем впрямую. В Старом Свете не появилось, как в Америке, поколение музыкантов, которое, подражая стилю исполнения Армстронга, заучивало по пластинкам один за другим его знаменитые хорусы. Только англичанин Нэт Гонелла, начинавший как поклонник «Реда» Николса и «Бикса» Бейдербека, стал впоследствии подражать манере игры и пения Армстронга. Как это ни странно, но даже сегодня европейцы берут за образец скорее белых, чем цветных американских джазменов. Однако, хотя влияние Армстронга на музыкантов Европы не вылилось в прямое подражание, преуменьшать его было бы большой ошибкой. На европейцев неизгладимое впечатление производила его техничность, и еще больше — богатство его творческой фантазии, красота музыкальных идей. Много дало им также знакомство с творчеством Флетчера Хендерсона и «Дюка» Эллингтона, горячим поклонником которого был влиятельный английский композитор и музыковед «Спайк» Хьюз. Еще раньше европейцы узнали белых американских джазменов — кое-кто из них приезжал в 1920-х годах на гастроли в Париж и Лондон. И все-таки именно Армстронг показал Европе, так же как ранее Америке, что такое настоящий джаз, наглядно продемонстрировал подлинные возможности этого вида искусства.
